Паша снова затянулся
сигаретой и посмотрел в сторону бесшабашно хохочущего Мишки.
– В первом же бою наших
пацанов полегло столько, что гробов не хватало отправлять по домам за казенный
счет. Мишка очутился в самом пекле: засели в развалинах какой-то больницы в
центре Грозного и отбивались, пока не прорвалась к ним отчаянная «бээмпэшка»[11]
и не забрала всех, кто в том аду чудом живым остался. Самого Мишку тогда
здорово взрывной волной садануло. Вернулся он домой с боевым орденом на груди и
контузией в голове – комиссовали его подчистую. Вот тогда и стали мы подмечать,
что «крыша» у парня как бы немного поехала. Начал он опять рваться на войну, да
так озверел, что ему война мерещилась даже среди своих. Все пацаны, наши годки,
к тому времени поженились, пристроились кто куда, а тот все в бой: то на
дискотеке врукопашную с десятком лбов бьется, как гладиатор, то в другом месте
средь бела дня на скандал нарывается. Подался было в милицию, но там его быстро
раскусили, прямо сказали: это социально опасная личность, за ним тюрьма плачет.
Так он маялся дурью, маялся, пока наши снова с чеченцами не загрызлись.
Паша снова посмотрел в
сторону Мишки и помахал ему рукой.
– Как только он услышал
о том, что в войска набирают по контракту, тут же напялил на себя берет, орден
на грудь – и в военкомат. А там уже не стали особо вникать в его психику – и
тут же вместе с такими же «солдатами удачи» отправили в горы. Смотрим однажды в
новостях: идет наш Мишка – рукава закатаны, на контуженой голове бандана –
такая косыночка, какие раньше пираты носили, по блатному завязана, зеркальные
очки нацепил, на груди ручной пулемет, с головы до ног патронами обмотан, на
ремне подсумок с гранатами. Ни дать – ни взять, Рэмбо во плоти! Скинут их с
вертолета на высотку – и держат оборону до подхода основных сил. Или высадят в
диком ауле, чтобы провести зачистку, найти тайники с оружием, лагеря подготовки
боевиков. Идут и сами не знают, откуда те по ним саданут автоматной очередью или
грохнут из гранатомета. Остались живы – молодцы, герои. Перебили всех – тоже
молодцы, пали смертью храбрых. Долго мы еще будем расхлебывать эту кашу,
которую сами же и заварили…
Паша потушил окурок,
примяв тлеющий огонек о край тарелки, и тут же закурил новую сигарету. Ольга,
все время задумчиво слушавшая его рассказ, вдруг с удивлением подняла глаза:
– Слушаю я тебя, Паша, и
одного не могу понять. Если он такой герой, как ты о нем рассказываешь, и все
ему нипочем, то чего он испугался ехать в монастырь? Или побоялся, что бедные
монахини его поймают да защекочут до смерти?
