- Ты, конечно, можешь на мой
совет наплевать, и послать отчёт в том виде, в котором подал его мне сегодня
утром. Помню твой демарш по делу Харчевского. Собственно, я девятнадцать лет назад
тоже так поступил. Только знай, что опубликован он никогда не будет. Его
распечатают и поставят сюда.
Викентий Петрович втиснул папку с
делом Шу обратно на полку и повернулся к следователю.
- Спорить со мной не надо. Я
знаю, что ты прав. Ты хорошо поработал. Но, увы, далеко не всё в нашей власти.
Есть вещи, которые подчиняются нам, а есть вещи, которым подчиняемся мы. Этого
не изменить. Видишь, не одни мы с тобой пытались. - начальник показал на ряды
папок у себя за спиной.
Карев ничего не ответил. Возвращался
он в крайне подавленном состоянии духа. Только в лифте, несущемся вверх,
решился заговорить:
- Викентий Петрович, можно
вопрос?
- Конечно.
- Правильно ли я понимаю, что
теперь на месте Егорова - вы?
- Да.
- И что именно вы решаете,
отправить отчёт в Бюллетень, или в ту комнату?
- Не только я. Отчёт будет
смотреть комиссия. А после неё - выпускающий отдел. Впрочем... в последнее
время место цензора у них вакантно... Но это ничего не значит. Да, если я
пропущу, пройти в печать это может, а что тогда? На оплошность обратят внимание
люди из компетентных органов. А там уж - последствия непредсказуемые, но вряд
ли положительные. Ты хочешь, чтобы я рисковал своими коллегами ради прихоти
старой учительницы истории?
- Нет. Я просто спросил, - двери
раскрылись, двое мужчин вышли из лифта. - Викентий Петрович... нельзя ли мне
сегодня уйти пораньше? Я хотел бы всё обдумать...
- Да, конечно.
*
* *
Павел брёл под дождём, наступая в
лужи. Холодные капли били в лицо, стекали с мокрых волос за шиворот. Деревья с
поредевшими кронами роняли на асфальт последние листья, добавляя всё новые
фрагменты к жёлто-красной мозаике под ногами.
Наверное, точно так же листья
падали и в ноябре 1941-го, когда враг мчался по Родине, сея смерть, боль и
разруху, с каждым днём подбираясь к столице. И, должно быть, так же они падали
в ноябре 1944-го, когда враг был отброшен за границу и всё сильнее ощущалось
дыхание победы...
Дело жизни Феклиной останется
незавершённым. Не вписывается в спущенные сверху ориентиры. И всё же Павлу
думалось, что читатели Бюллетеня станут чуть обделённее, когда получат выпуск,
в котором могла быть, но не оказалась правда об их предках и великой войне.
А ещё откуда-то родилось
предчувствие, что не получится у Инны его портрет. По возвращении домой Карев
увидит очищенный от краски холст и печальное лицо жены. Не вышло. Хотя она
старалась. Как и он с этим делом.
