Дело жизни Феклиной останется
незавершённым. Потому что, как оказалось, её материалы - псевдонаучный бред.
Адекватно донести его до общества - невозможно. А значит, чопорный сухарь
Иваненко позаботится о том, чтобы наследство никогда не досталось Сергею.
Карев задумался, каково это -
когда дело твоей жизни оказывается пшиком? И каково это вообще - подчинить всю
жизнь какому-то определённому делу, идее? Необычной жертвенностью и
обстоятельностью веет от самой установки...
- Инна, скажи, у тебя есть то,
что ты могла бы назвать делом своей жизни?
- Конечно, - откликнулась
красавица, склонившись над холстом. - Рисовать мужа.
- А если серьёзно?
- Если серьёзно, - то ещё кормить
и обстирывать его.
- Что ж, буду иметь в виду.
Сидя у окна, скрестив на груди
руки и глубокомысленно пялясь на пузатую вазу, Карев понял, что ему всё-таки
стоит самому изучить материалы Ольги Фёдоровны.
*
* *
Скоро сказка сказывается, да не
скоро дело делается. Даже в очень активном режиме на освоение ушло несколько
дней. Стоя в ванной и начищая щёткой зубы, Карев слушал, как в правом ухе
бесстрастный голос программы рассказывает о бомбардировках Киева, пролетая в
прыгуне над городом, читал с экранчика планшета про оборону Сталинграда,
вернувшись с работы домой, ковырялся правой рукой в тарелке с рисом, а левой
перелистывал распечатку, вникая в перипетии Курской битвы...
Древние сражения, гибель тысяч и
миллионов людей, великие города, лежащие в руинах, концлагеря, чудовищные
преступления, невероятный героизм, сотни источников, тысячи голосов...
Все статьи прочесть не удалось -
начальник требовал внятных результатов по делу Феклиной. Но и того, что Карев
успел освоить, было достаточно, чтобы поколебать однозначные суждения
профессора Радужного. Назрела необходимость повторной консультации, причём, на
этот раз с таким специалистом, который не побрезгует ознакомиться с материалами,
доводами и аргументами Ольги Фёдоровны.
В цитатах у неё особенно часто
мелькало несколько фамилий учёных, из которых, как подсказала справочная, в
Москве проживал только один: Алексей Иванович Лапшин.
*
* *
Кабинет профессора Лапшина
располагался в том же Институте Истории, но в другом крыле, и по размерам был
существенно скромнее, чем у Радужного. Алексей Иванович оказался сурового вида
старцем, почти лысым, но с роскошной седой бородой и скептическим прищуром
блекло-зелёных глаз.
- Ах, Оленька... - проговорил он,
листая распечатки. - Ну, это я читал, ранняя вещица. Её тогда ещё
публиковали... А вот это она мне сама приносила. Обсуждали с ней. Ага,
подправила... И на меня ссылается... Да... А здесь что-то новенькое... Так,
понял. Материалы к учебнику. Ясно. А что, собственно, требуется от меня? -
старик посмотрел на следователя.
