– Александра Григорьевна, – сказал я, бросаясь в
пространство разговора, и даже не поздоровался, – это я выдумал вашу
школьную подругу.
– То есть вы кого-то просили узнать, замужем ли я. Нет,
не замужем. А еще какие данные вы хотите узнать?
– Еще раз простите. У меня ощущение, что я что-то не
так говорил, что-то...
– Нет, почему же, вы все так говорили. Я вам благодарна
за Капеллу. Я хотела тогда же вас благодарить, вышла из служебного, вас уже не
было.
– Не было?! Да куда же я делся? Я там весь снег
истоптал, я до поезда не знал, куда себя деть.
– Вы разве уехали? Вы из Москвы?
– Да.
– Надо же... – Она помолчала. – Я думала, вы
на симпозиуме.
– Александра Григорьевна, я вернусь. Я прямо сейчас на
Ленинградский. Прикажите!
– Ну что вы. В Москве теплее.
– Тогда вы приезжайте, – ляпнул я.
– У меня уроки, – ответила она. – Уроки,
тетради, снова уроки, снова тетради... – Она помолчала.
– Я думал, что вы на симпозиуме.
– Не-ет, – протянула она, – зачем? Просто я
прочла в газете, что этот баптист Билли выступает. Он лезет прямо в каждую
щель. Довел уже! Я его устала видеть по телевизору, да и на всех афишах он.
Глуп до невероятности! – Она засмеялась. – Я не осуждаю, а констатирую
факт. Но никто ему не скажет...
– Да, – поддакнул я, – на мужчин надежды нет.
– Даже и не это. Тут нужен православный взгляд. Я у
батюшки взяла благословение, отпросилась с уроков.
– То есть нашей встрече я обязан этому Билли. Вот
спасибо ему! – Я пробовал зацепиться, тянулся, но встречного движения не
ощутил.
– Ну ладно, – поставила она точку. – Все-таки
вы из другого города, разоритесь. Спасибо за звонок. – Она еще помедлила.
Я должен был на что-то решиться. И не решился.
Мы простились.
Наутро я был... нет, не в Питере, на работе. Эдуард
Федорович беседовал с компьютерщиком Валерой. Валера был тип русского умельца.
Не было механизма, в котором бы он не разбирался. Когда ему приносили какой-то
новый механизм, он оживлялся, но уже вскоре разочарованно говорил: «А, ну это
семечки».
– Вот была машинка «Зингер», – говорил
Валера. – Разбираешь ее – душа поет.
– Немцы, – говорил Эдуард Федорович, –
протестантское отношение к сроку пребывания на земле, поручение машинам
облегчить трудности бытия.
– Об людях думали, – говорил Валера.
– Об них тоже, – соглашался Эдуард Федорович.
– А эти компьютеры... – Тут Валера делал весьма
презрительные жесты и даже сплевывал. – Нам-то пели: отсталые мы,
отсталые. Да у нас в сельпо любая Лариса Семеновна со счетами умнее оператора
этого. Я с похмелья... Федорыч! Я с похмелья или даже по пьянке, со скуки
залезу, бывало, в сеть какого знакомого банка и... – Тут он снова показал
жестом, но уже одобрительным по отношению своих действий. – Я мог бы их
грабануть, но... не будем спешить на нары. Я просто там у них покувыркаюсь,
кой-чему башку сверну. Меня же позовут ремонтировать. Скажешь – нехорошо.
