- Потому что ты философ, - шутит Кувалдин.
- Глупости! - сердится Кирилл.
Поднимаюсь, смотрю на спорщиков. Егор, поджав под себя ноги, жует сухарь, глядя с ухмылкой на рассерженного философа. Третий лежит, из-под расстегнутой гимнастерки виднеется тельняшка. Это и есть Чупрахин, все еще тоскующий по морю, по своему вышедшему из строя кораблю. Рядом с ним Алексей Мухин. Он, как и я, попал в маршевую роту добровольцем. С ним мы сошлись быстро. Алексей сказал мне, что у матери он один. Отец в действующей армии, командует полком.
Мать не отпускала Мухина, и он ушел тайком. Таких в роте много. Мы стараемся быть ближе к кадровым бойцам, считая их опытными и подготовленными людьми.
- Как, по-твоему, Кувалдин, война долго протянется? - Мухин смотрит на Егора, и в его взгляде отражается любовь и доверие к тихому великану.
- Я не генерал. Вот, может, студент ответит, - улыбается одними глазами Кувалдин и начинает протирать винтовку куском суконки, которая хранится у него за голенищем.
- А что тут знать? Конечно, недолго, - отзывается Шапкин, сидящий в стороне возле пулемета.
Егор прищуривает один глаз:
- Ты что же, пророк? - Он аккуратно складывает суконку и прячет ее на прежнее место,
- Пророк не пророк, а соображение имею, - отвечает Захар.
- Говорят, что мы отступаем добровольно, - тенорком произносит Мухин, глядя на Беленького, который почему-то на этот раз молчит.
- Вот заманим в глубь страны, потом трахнем по башке. Стратегия! продолжает Шапкин с видом знатока фронтовых дел. В роте уже все знают, что Захар - участник хасанских боев, и нам нравится его слово "стратегия", хотя никто из нас и не понимает, что оно, в сущности, означает. Только Егор не поддерживает Шапкина:
- Ишь ты, "стратегия"! Слыхал, Чупрахин? - Иван застегивает ворот гимнастерки:
- Слово-то какое - "стратегия"! Ты что, Шапкин, военную академию окончил или без образования морочишь нам головы?
Подсаживается политрук. Он успел побриться, подшить чистый подворотничок. Глядя на него, не скажешь, что мы прошли пятьдесят километров, дыша едкой и густой дорожной пылью. Правдин приказывает позвать к нему всех бойцов: он намерен что-то сообщить нам и, видимо, хорошее. Плотным кольцом окружаем политрука.
- Товарищи! - обращается к нам Правдин. Голос у него чистый, чуть приподнятый. - В Москве, на Красной площади, только что состоялся традиционный парад.
- Как прежде, седьмого ноября? - спрашивает Мухин.
- Да, как прежде, в мирное время.
