Почему он меня
Крысобоем назвал, я тогда не понял. Я ведь не рассказывал никому.
***
Я стою на
стене Крепости и смотрю, как горит наша территория. Белый снег, черный дым,
багровое пламя – по всему горизонту. На снегу – темные точки людей. Они тоже
смотрят это грандиозное историческое представление. Не так-то легко
расставаться с еще живым прошлым.
Повязку с
головы уже сняли, волосы отрастают. Дышать легче стало. Только руки еще
забинтованы, и на теле ожоги не до конца затянулись. Шпале повезло меньше. У
него лицо обожжено, и один глаз расплавился, правая рука сгорела до кости.
Когда нас отыскали под обломками крыши, думали – все, отвоевались ребята. Но мы
живые были. Дыму наглотались, обгорели снаружи и внутри, потолком нас
придавило, меня к тому же катапультой по черепу огрело – и живые. Парни потом
рассказывали – они видели, как дом горел и крыша упала, и что мы уйти не
успели. Только помочь не могли, цивилизованные слишком наседали. Они в тот
день, наверное, решили все-таки прорвать нашу оборону. Командир, дядя Степа,
после этой истории в чудеса уверовал. Я, наверное, тоже. Почти сразу, как на
меня катапульта свалилась, ливанул сильный дождь. Огонь моментально прибило,
вместо дыма густой пар повалил. Наступающие юшники прошли мимо, останавливаться
не стали – тоже думали, внутри все дохлые. А через полчаса они побежали. Назад.
Наши погнали их, как сидоровых козлов. Побоище было жуткое. Парни за нас
мстили. За всех погибших. За всю войну эту, за цивилизованную подлость. Только
никто не знал, почему юшники побежали. Они же сминали наши позиции в лепешку,
напролом шли. И вдруг обратно дернули. Как будто испугались собственной чумовой
храбрости.
А в обгоревшем
кулаке у меня нашли металлическую пластинку на цепочке. Крепко зажал, долго
вытащить не могли. Икона святого Сергия, подарок Крысобоя.
Неделю я лежал
без сознания. За это время много чего произошло. Петрович наконец-таки снарядил
послов просить Крепость о помощи. На окраину они прибыли вовремя – наши как
раз накануне хорошо поработали, себя не жалели. Юшники были в разброде, в их
цепи рваные дыры образовались. Через одну из дыр послов и пропихнули к
Крепости. Цивилизованные только вяло огрызнулись, в драку не полезли.
На следующий
же день из ворот Крепости повалила могучая сила. Когда мне рассказывали об
этом, я жевал одеяло от досады, что пропустил такое грандиозное зрелище. Я
представлял себе Крысобоя в полной боевой выкладке и раскраске, с его двуручной
страшилкой, сияющей на солнце, – помноженного на тысячу или несколько. Никто не
считал, сколько их было. Они смели цивилизованных, как крошки со стола. Юшники
драпали, бросая оружие, даже не пытались сопротивляться. Нашим оставалось
только пачками брать их в плен. За несколько часов весь север был очищен. А
через пять дней война кончилась. Цивилизованные сняли осаду с территории и
позорно бежали. Войско Крепости не стало их догонять. Нашим главнокомандующий
тоже запретил преследовать врага за границами территории. Многие тогда
посчитали это чуть ли не предательством, затаили обиду на Петровича. Его
всегдашняя амбивалентность стояла уже поперек горла.
