Ничего
хорошего от этого крысиного заморыша, конечно, произойти не могло. На следующее
утро нам с Валуем объявили, что мы «должны подчиняться общим принципам и
символически выражать наше свободное и добровольное волеизъявление». Этими
самыми словами и объявили. Вы что-нибудь в ентой галиматье поняли? Вот и я
тоже. Ни бельмеса. О Валуе и поминать не стоит. То есть я, разумеется,
сообразил, что нам просто велят метить себя козлиным знаком, как все тут. За
это обещали скостить срок заключения и улучшить наши «бытовые» условия.
Я сразу
отказался. Сообщил им все, что думаю о них, и завершил речь красивой, но
невоспроизводимой фразой. Они про меня тоже все поняли и повернулись к Валую.
Тот с радостной рожей выразил согласие, а мне покрутил пальцем у лба.
Обещание свое
они выполнили, перевели этого умственно отсталого недокормыша в общий рабочий
барак. Там он со своим охранником-негром в углу ютился, харчами вкусными брюхо
набивал. А я в яме куковал и баландой давился. Обращаться со мной стали еще
хуже. Кормежка только что дерьмом не воняла. Даже одеяло хотели отобрать, но
сообразили, что я без него ночью совсем околею. А я все-таки дармовая рабочая
сила, меня беречь надо и перевоспитывать. Для перевоспитания вечерами подсылали
ко мне Валуя, все время жующего, тошнотворно довольного существованием.
Физиономия у него была как вывеска «Жизнь удалась». Он бухтел о том, как тепло
и сытно ему живется в бараке, что я веду себя глупо и все хотят мне только
хорошего, но из-за моего идиотского упрямства… и тэ дэ и тэ пэ. Иногда из его
жующей пасти вылетали характерно чужеродные для него выражения типа
«тоталитарный инстинкт», «недемократическое сознание» или даже «зоологический
фашист». Это он так клеймил меня, с чужого голоса. Однажды назвал «юдофобом»,
но, по-моему, сам не понял, что сказал. На меня все эти клички должным образом
не действовали. Тогда он решил перейти к прямому подкупу. Сказал, что я плохо
выгляжу, ему меня жалко, и сунул в руку шоколадный батончик. Я героя-мученика
из себя не делал, без всяких задних мыслей снял обертку и стал есть. Валуй
обрадовался, оживился и сдуру рассказал, как получил шоколадку от своего негра-охранника
за минет. А я в этот момент как раз батончик в рот взял.
Словом, если
бы не мой охранник, Валуй, наверное, умер бы на месте. Смертью
нежизнеспособного урода, которого полагалось утопить в ведре сразу при
рождении, да вот пожалели неразумные родители. Вертухай огрел меня несколько
раз дубинкой, добавил кованым башмаком и, усмиренного, но не побежденного,
сбросил в яму. Валуй убежал и больше ко мне не приходил. В наказание за буйство
меня несколько дней держали в яме, не выводили ни на работу, ни в сортир.
Охранник кинул ведро и глумливо предложил наслаждаться запахами моей сраной
родины. Оскорбление я стерпел. Тем более что в эти дни моя родина выкинула
фортель, от которого у цивилизованных сразу сильно засвербело.
