Она прощается с домом; ах да, зубная щетка: она не любит это ощущение во рту, когда зубы нечищены. Она не спускается в погреб, где стоят аккуратно запечатанные бутылки и банки, красные, желтые, фиолетовые, — она прямо видит, как все это будет разбросано по полу, посреди липкой лужи, похожей на кровь. Те, кто придет, ничего не пощадят — наедятся, а остальное уничтожат. Может, самой поджечь дом, размышляет она, пока это не сделали другие.
Миссис Барридж сидит за кухонным столом. На оборотной страничке отрывного календаря — это будет понедельник, — она написала “овсяная каша" — ровным почерком школьницы, за который всегда получала пятерки, почерк у нее и теперь красивый. А вот с собаками проблема. Она колеблется, потом спускает их с цепи, но не выпускает за ворота, чтобы не пошли с ней: в критический момент они могут ее выдать. Она идет на север, ступая и тяжелых ботинках, несет в руках парку — потому что еще не настолько холодно, — и свой провиант, и дробовик, он уже заряжен. Она минует кладбище, где покоятся ее отец и мать, ее бабушка и дедушка. Прежде тут была церковь, но шестнадцать лет назад она сгорела: построили новую — ближе к шоссе. Предки Фрэнка — до самого прадеда — похоронены на другом кладбище, они англиканцы, хотя Фрэнк ничего не соблюдает. Дорога пуста, и миссис Барридж чувствует себя чуточку глупо. А что, если она ошиблась и Фрэнк все таки вернется, что, если на самом деле ничет не произошло. Маргарин, пишет она. Она приготовит к воскресенью лимонную меренгу, двое из детей приедут на ужин.
Вечереет, она устала. Эта местность вроде незнакома, хотя миссис Барридж шла все по той же знакомой дороге и никуда не сворачивала, она много раз ездила тут с Фрэнком. Но одно дело на машине, другое — пешком. По одну сторону дороги — поле и ни одного дома, по другую — лесок, через водопропускную трубу под дорогой течет речушка. Миссис Барридж становится на колени, чтобы попить, вода холодна как лед, с привкусом ржавчины. К ночи ударит мороз, она чувствует. Надевает парку и перчатки и сворачивает к лесу — оттуда ее не увидят. Там она поест изюм и сыр и пригреется где-нибудь, подождет, когда взойдет луна, — а потом снова отправится в путь. Уже довольно темно. Пахнет лесом, землей, прелыми листьями.
И тут она замечает красный всполох, и не успевает обернуться, как уже видит — не может быть, чтоб так быстро, — она видит справа костерок, а возле него на корточках сидят двое мужчин. Они тоже ее заметили: один поднялся и направляется к ней. Она видит оскал его улыбки, он думает, легкая добыча. Он что-то говорит, и здесь она путается, поскольку не знает, как говорят люди в такой одежде.
