Взгляд ее упал на фарфоровую фигурку кошки.
— А я как раз любовалась этой салфеточкой, — поспешно пробормотала я. — Ты сама ее сделала?
Элинор просияла.
— Может, хотите такую же? Я с удовольствием сделаю и для вас салфетку. Жаль только, что у меня не осталось такой бумаги.
— Не переживай. Я все равно поеду за покупками, заодно и бумагу прихвачу.
— Вот здорово! — Элинор поправила сползавшие на нос очки. — Завтра понедельник… Ненавижу понедельники — у нас в школе в эти дни спортивные игры. Я пыталась несколько раз улизнуть в туалет, но другие девочки прокрались туда за мной и принялись подглядывать под дверью и поверх перегородки. Так что теперь я туда не хожу — стараюсь просто в эти дни ничего не пить с утра, чтобы не ходить в туалет, а то иной раз у меня просто мочевой пузырь разрывается.
— Но это же очень вредно. Тебе, наоборот, нужно пить, и побольше. Лучше уж пить, чем есть.
— А как насчет душа? — спросила я, решив сменить тему.
— Так я там уже была.
— Ладно, тогда спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я отправилась вниз. Откуда-то слышались слабые звуки Лоэнгрина. Усевшись на кухне, я включила обогреватель. Итак, что предстоит сделать завтра? Музыка внезапно стала громче. Пока я думала, с каким бы удовольствием прослушала оперу до конца, открылась дверь и вошел Роберт.
— Простите, — зевая во весь рот, пробормотал он. — Боюсь, я совсем не уделяю вам внимания. Сам не заметил, как уснул в библиотеке. Господи, мне так стыдно. Вы уж извините, что свалил все на вас.
— Ничего страшного, — успокоила его я.
— Послушайте, если я вам не нужен, я, пожалуй, лягу.
— Да, я тоже скоро пойду к себе. Вы не волнуйтесь, я тут все уберу.
— Хорошо, а я тогда запру входную дверь. Спокойной ночи, Диана. И еще раз спасибо за все.
Роберт ушел. С его уходом я внезапно почувствовала себя такой… нет, не то чтобы одинокой, просто мне стало почему-то страшно обидно из-за того, что приходится ложиться в постель одной. Правда, я совсем забыла о Хэм. Я впустила ее в дом, и мы вместе чинно поднялись по лестнице в спальню — точь-в-точь немолодая супружеская чета, давным-давно смирившаяся с тем, что прежняя страсть сменилась привычкой. Было немногим больше десяти, когда я, вытянувшись под одеялом, слушала, как растянувшаяся возле постели Хэм сонно сопит и шлепает губами. Повернувшись, я вдруг почувствовала, как что-то жесткое уткнулось мне в щеку. Пришлось снова включить свет. Это оказался листок бумаги, на котором было написано мое имя. Каким-то образом я не заметила его, когда укладывалась в постель. Развернув его, я прочитала:
