— Может, принести бренди? — предложил Лео, с испугом глядя на Каролину. — Ах, бедняжка, бедняжка!
— Нет, нет, никакого алкоголя! — запротестовал Майкл. Все его лощеное самодовольство словно ветром сдуло. Он явно перепугался насмерть и топтался на месте, не зная, что делать. — Спиртное препятствует свертыванию крови. А у нее к тому же гемофилия. Боже мой, какое безумие! Сотворить такое! Выходит, она действительно хотела покончить с собой!
Майкл закрыл лицо дрожащими руками. У него был такой убитый вид, что в моей душе невольно шевельнулась жалость. Склонившись к Каролине, я осторожно убрала прядь мокрых волос, прилипших к ее окровавленной щеке, и бедняжка вдруг снова открыла глаза. Я попыталась выдавить из себя несколько слов ободрения, но в присутствии Лео чувствовала себя неловко. Тут дверь распахнулась, пропуская в комнату двух санитаров и врача, и я решила, что мое присутствие больше не нужно. Хью по-прежнему был в столовой — смотрел в окно и, задумчиво насвистывая, гремел в кармане мелочью.
— Не пора ли выбираться отсюда? Могу подбросить тебя до Оксфорда, если хочешь, — предложил он.
Мы вернулись в Оксфорд на принадлежавшем Хью двухместном «остине-хили». Верх машины был опущен, и сильный ветер на полном ходу бил мне в лицо. Глаза у меня начали слезиться, выбившиеся пряди волос липли к лицу. Было слишком шумно, чтобы разговаривать. К тому времени, как мы добрались до Сент-Хилари, я совершенно закоченела от холода, зато успела немного успокоиться.
— Не хочешь пригласить меня к себе? — спросил Хью, достав мои вещи из багажника.
— Нет. К тому же Мин наверняка поинтересуется, поднимался ли ты ко мне. А девчонкам только дай посплетничать.
— Тебя это так сильно волнует?
— Единственный шанс для меня помириться с Мин — быть паинькой. Это значит, что мы больше не увидимся.
— Она значит для тебя больше, чем я? — улыбаясь, спросил Хью, но я заметила, что он с трудом скрывает обиду. Похоже, это был сильный удар по его самолюбию. Но даже сейчас он был красив, как сам дьявол. Сердце у меня сжалось.
— Прости…
— Это что — своего рода шантаж, да? Хочешь, чтобы я пал на колени и признался тебе в любви? Или умолял в знак прощения позволить мне поцеловать край твоего платья?
— Боюсь, это не поможет. Спасибо, что подвез. Пока, Хью.
Подхватив вещи, я вошла в дом. Хью окликнул меня, но я не обернулась. Добравшись до своей комнаты, я разобрала вещи, переоделась, потом выбросила из вазы засохшие цветы. Вокруг стояла тишина. До конца каникул оставалось еще десять дней, и большинство комнат по соседству с моей пустовало. Я сделала себе кофе и уселась за работу, собираясь закончить эссе о творчестве поэтов метафизического толка. Сначала я прочла несколько стихов Марвела, потом поточила карандаш и достала из пачки стопку бумаги. «Общество ранит, уединение лечит», — продекламировала я, обращаясь к самой себе. И вдруг на меня навалилось такое отчаяние, что, уронив голову на руки, я расплакалась как ребенок.
