— Хорошо. — Она кивнула головой. — Но давайте это сделаем все-таки после крестного хода. Подождите пока нас, ведь это не более получаса, недолго. А вы пока пойдите в трапезную, попейте чаю. Вы сегодня поедете домой или в своей келейке останетесь ночевать?
Нехотя, как бы поднимая груз на своих плечах, отец Владимир распрямился, кивнул головой и, ничего не ответив, пошел на амвон. Склонив голову перед иконой Спасителя, две-три секунды он стоял неподвижно, потом чуть распрямился — и придавленный встревоженный голос проплыл под низкими сводами и эхом отдался в высоких женских голосах. Стоявшая неподвижно маленькая колонна в черных монашеских и более светлых мирских одеждах развернулась и, немного скомкавшись, стала подниматься по широкой лестнице в сентябрьские еще не плотные сумерки. Наверху, подождав поотставших деревенских, матушка окропила вход в нижний храм, монастырский забор, брызнула на восток и запад, зазвонила в колокольчик — процессия тронулась.
Останавливались за алтарем храма, возле монастырского кладбища, сестринского старого корпуса, недостроенного игуменского, возле гаража, фермы, курятника, овощехранилища, окропили и огород и сад — в уповании на будущие урожаи. Пели тропари, кондаки и на каждой остановке благословляли крестом и иконами все стороны света. Матушка шла, не оглядываясь по сторонам, часто крестилась и внимательно смотрела под ноги, будто считала шаги. Когда подошли к монастырским воротам, она с особым усердием окропила их и, взяв крест у послушницы Натальи, сама как можно широко осенила их. Обратный путь к храму прошли быстро. Вот последний звонок колокольчика, и все начали осторожно спускаться вниз.
Положив икону Спасителя, поставив крест, сначала Серафима, следом послушницы, а за ними остальные подходили под благословение к матушке, после чего крестились, кланялись и покидали церковь. Тонкая озябшая ладонь матушки раз десять опустилась на такие же озябшие ладони. Покончив с благословением, она подошла к иконе и, подобрав широкую юбку, с трудом, припав на левую руку, стала на колени. Потом она наклонилась, и ее лоб коснулся каменного пола, который еще не был холоден. Она выдохнула и замерла. Мысли и минуты поплыли одна за другой. «Господи, помоги, вразуми и не оставь, ведь Ты знаешь мои труды. Ведь все для блага монастыря и сестер! Помоги и пронеси эту чашу раздора и нестроений! Если на то будет Твоя воля». Усталое лицо отца Владимира, тревожные и напряженные взгляды сестер промелькнули перед ее мысленным взором, неприятно-гулко билось сердце, слабость разливалась по опять озябшим ногам, рукам, плечам. Идти и снова говорить с отцом Владимиром? Просить? Объяснять? Доказывать? Но что здесь можно доказать? Если позвать Серафиму и поговорить с ней, может, он успокоится и забудет? А дальше что? Ведь любой повтор этой нелепой истории со скрепкой может привести или к докладной по начальству, или к взрыву эмоций! Еще неизвестно, что хуже! Подобные истории, когда какая-то ерунда разрушает шаткий покой и благополучие в монастыре, уже случались.
