Павел, уверенный, что, как всегда, вопросы и ответы, пройдя положенный круг, как бы зависнут перед бездоказательностью обвинений, так же монотонно, но почтительно отвечал:
- Я не однажды уже показывал, что ни о каком тайном обществе не имею сведения. Следовательно, ничего об оном никогда не слыхал, по той же причине не знаю, где оное возникло и кто его члены и соучастники. По той же причине не знаю ни цели оного, ни плана. Знакомства же я имел со всеми товарищами моими по службе и по корпусу колонновожатых, в котором обучался у генерала Муравьева.
- Какое ваше было употребление по службе? - спросил вдруг Чернышев.
- Я находился в школе юнкеров, где читал лекции математические.
- Знали вы, что брат ваш принадлежит тайному обществу?
Павел придал лицу удивленное выражение.
- Я от брата моего ничего не слыхал, могущее мне дать мысль об его участии в тайном обществе.
Чернышев медленным движением руки взял со стола два листа:
- 1826 года, марта 16-го дня, от высочайше учрежденного Комитета брату вашему поручику Бобрищеву-Пушкину 1-му сделан дополнительный вопросный пункт. В данных им ответах, исчисляя известных ему членов тайного общества, именует таковым и вас. На вопрос: когда, кем и где именно был принят в общество брат его Пушкин 2-й, пояснил: "Когда, кем и где именно был принят он в общество, не знаю, но, как мне помнится, узнал я об этом от князя Барятинского".
Не глядя на изумленного Павла, Чернышев положил этот лист на стол и поднес ближе к глазам второй:
- Того же дня дополнительный вопросный пункт сделан был и штабс-ротмистру князю Барятинскому: "Когда, где и кем именно был принят в тайное общество поручик Пушкин 2-й?"
Вот его ответ: "Никак не припомню, в котором году он вступил в общество. Но он был в принят в Тульчине мною".
Второй удар был равным первому. Павел почувствовал, как окаменели все его члены, голова стала не просто пустой и легкой - но как будто отделилась от бесчувственного тела, - все вокруг сделалось нереальным и бесконечно от него удаленным. Потребуй от него Чернышев сейчас ответа, он не только языком, пальцем шевельнуть не сможет. Лишь через минуту-другую - благо Чернышев занялся упорядочением бумаг на столе, - к Павлу вернулась способность соображать. "Брат - как же это, зачем? А Барятинский - в чем ему нужда называть меня?"
Чернышев не ждал ответа. Нынче был его день - стало ясным главное дело, с которым бились так долго. Однако нужна последовательность, и проверка должна быть верной.
