— Я что-то слышал. А что именно там произошло?
— Вы можете прочесть уничтожающую критику на сайте «Нью-Йорк таймс». Сантори несколько недель назад играла «Кампанеллу» в Карнеги-холле и в каденции начального аллегро взяла несколько фальшивых нот. Публика простила ей это, потому что — не знаю по какой причине — беззаветно предана этой японке. Но в конце ее попросили сыграть на бис, и Сантори, вместо того чтобы признать, что она не в лучшей форме, и выбрать вещь среднего уровня, решила взять реванш и начала играть Каприс № 24 Паганини, возможно самую трудную вещь, которая когда-либо была написана для скрипки.
— На мой взгляд, это безрассудство, — заметил Агостини мрачно. — Если к тому же принять во внимание, что Сантори только что оправилась от довольно серьезной травмы запястья, ведь так?
Ларрасабаль не могла удержаться от высокомерной гримаски:
— Травма запястья? Не верьте всему, что пишут в газетах, маэстро. Мои информаторы рассказывали, что у Сантори развился страх перед публикой, и это может положить конец ее карьере. Чтобы играть перед аудиторией, нужно быть сделанным из особого теста — по-итальянски это, кажется, «полента», — а этого ей и не хватает.
— А что случилось во время исполнения каприса?
— Судя по «Таймс», это был полный провал. Она играла параллельные октавы так, что они казались септимами, вместо глиссандо получался резкий переход, а вместо резкого перехода глиссандо, ноты пиццикато левой рукой были едва слышны в первом ряду, а разница в настройке доходила до четверти тона. После девятой вариации она сама решила прервать эту драматическую ситуацию и вернулась в свою артистическую при ледяном молчании публики. Никто не осмелился ошикать или освистать ее, потому что там она до сих пор неприкосновенна, но ее поклонники переживают страшнейшее за последние годы разочарование.
— Я не знал, что все так серьезно.
— В Америке, маэстро, с Сантори все кончено, и, судя по всему, она собирается продолжить свою карьеру в Европе. Ну так вот, я решила сегодня вечером сыграть на бис Каприс № 24 Паганини. Хочу, чтобы до этой японки дошло, что если она собирается отнять у меня рынок здесь, в моих краях, то это будет довольно сложно сделать.
Агостини улыбнулся, осознав, что, несмотря на хрупкий облик этой очаровательной женщины, она — одна из самых честолюбивых и неистовых в конкурентной борьбе личностей, которые встречались ему за долгую, уже полувековую, карьеру.
— У меня нет ни малейшего сомнения, — произнес Агостини, радуясь тому, что Ларрасабаль ни в каком отношении ему не соперница, — что Сантори придет в отчаяние, прочитав отчеты критиков об этом концерте, который обещает стать очередным вашим блестящим выступлением,
