— Во-первых, мне уже за тридцать; во-вторых, муж ничего мне не оставил, кроме своего ненавистного имени: ни бумаг на имение, ни денег, ни драгоценностей; а в-третьих – черти б его побрали – до сих пор жив сам! А я по-прежнему в клетке и его раба.
— Но ты же сказала, что Бог его покарал!..
— Да, его хватил удар. Одна сторона усыхает… и рука и нога. Он мычит, плюется и ходит под себя. Вот уже пятый год…
— Неужели за все эти пять лет?.. — я выразительно заглянул в глаза Мирославы.
— Но я не могу… ненавижу себя за это, но не могу… Кроме того, пока он жив, есть хоть какая-то надежда отыскать тайник. Там золото и бумаги… Там моя свобода…
Какое-то время мы молчали.
— И где же обитает твой благоверный?
— Зачем тебе? Зрелище отвратное. Да и ни к чему вовсе.
— Мирослава, где он? Ну же! Говори!
— В комнате под нами… На первом этаже… Где же ему еще быть?
— Так он нас слышал…
— Михай плохо разумеет… А если… Тем лучше! Я хотела бы ему устроить ад на земле… Хотя бы по одной слезинке за тысячу моих…
— Одевайся, милая, и пошли!
— Куда? На дворе уже ночь.
— К нему. Проводи меня к Михаю.
— И не подумаю…
— Говорю, веди! Вдруг я смогу помочь.
— Ты? Мне? И позволь узнать, чем? Он уже и говорить-то не может.
— Мирослава!
Я глянул на нее столь пронзительно и строго, что не пришлось "нажимать нужные кнопки".
— Ну, хорошо! Сам напросился… Видит Бог, я не хотела… Аппетит пропадет надолго. И не только аппетит…
Не знаю, как насчет моего аппетита, но ее настроение испортилось мигом. В глазах появился злой блеск, губы побелели, сжались в тонкую линию, а в уголках глаз и губ прорезались глубокие морщины. Теперь я отчетливо видел ее "за тридцать".
Поверх рубахи Мирослава набросила лежавшую в изголовье меховую накидку. Взяла подсвечник, зажгла обе свечи.
— Ну что ж, идем! Только тихо!
Ночью в коридоре стало еще холодней. Можно подумать, что за стенами замка поздняя осень.
Мирослава ступала бесшумно, бледная и непостижимо нереальная. Почти не отбрасывала тени. Если бы не дрожь, с которой ей так и не удавалось совладать, то я бы, пожалуй, вспомнив о привидениях, перекрестился.
Тонкое белье от холода защищало плохо, может, потому и у меня стали поцокивать зубы.
Спустились по лестнице на первый этаж. Прошли две небольшие комнатки. Переступили порог третьей.
Сразу повеяло запахом склепа. Здесь, кроме небольшого стола, на котором валялась пара грязных мисок да глиняная кружка, я увидел кровать и стул, на котором сидя дремала служанка.
