Улица была такая узкая, что едва хватало места для одной его лошади. Мариетта вскрикнула и побежала быстрей. Столкнулась с каким-то ошарашенным разносчиком и сбила того с ног; окна в домах распахивались одно за другим, из них высовывались головы тех, кому было любопытно узнать, из-за чего поднялся такой шум.
— Отпусти меня! Отпусти! — закричала Мариетта, когда Леон догнал ее и схватил за развевающиеся на ветру волосы.
— Хотел бы молить Господа, чтобы я мог это сделать, — совершенно искренне произнес он, сойдя с лошади и прижав Мариетту к стене дома. — Но вы будете сопровождать меня до тех пор, пока мы не уедем как можно дальше от Эвре. Тогда я дам вам лошадь и снабжу деньгами. Я не желаю, чтобы ваша смерть была у меня на совести.
Он тесно прижался к ней, бурно дыша. Глаза у него пылали негодованием. Он рывком схватил Мариетту за руку, не обращая внимания на непристойные шуточки уличного разносчика.
— Они уже в харчевне. Ищут вас. Вы погибнете, если не уедете отсюда немедленно!
Мариетта не нуждалась в дальнейших уговорах. Леон втиснул ей в ладонь поводья Сарацина.
— Я отправляюсь за второй лошадью. Ждите меня здесь, где-нибудь на этой улице.
— А вдруг они явятся сюда, пока вас не будет?
Леон глянул на ее испуганное лицо и забыл о том, как она только что рвала на нем одежду, что она выставила его дураком прилюдно и что он дважды побывал на волосок от смерти опять-таки из-за нее.
— Не явятся! — отрезал он и, к своему и ее удивлению, крепко поцеловал ее в губы, после чего отправился решительным шагом за лошадью, бесцеремонно расталкивая почтенную публику.
Мариетта потрогала пальцем саднившие губы; сердце у нее сильно колотилось, но не от страха. Она вообще ничего не боялась бы, если бы Леон был с ней. Почему он ее поцеловал? Несколько минут назад он признался, что намерен жениться. Или поцелуй для него ничего не значит? Губы у нее все еще горели. И что-то не похоже, чтобы поцелуй для него не имел особого значения. Мариетта посмотрела вслед Леону — щеки у нее так и вспыхнули.
Леон ругал себя за глупость. К тому времени как он добрался до постоялого двора, он убедил себя, что поцеловал Мариетту только для того, чтобы успокоить, а для него самого поцелуй этот не имел никакого чувственного смысла. О нем и думать не стоило. Но он отбросил эти свои рассуждения подальше на задворки разума и сосредоточился на том, как бы поскорее забрать лошадь и увести со двора, пока никто не обратил внимания ни на него, ни на нее.
