– Ужас, – ответила медсестра и, нежно улыбнувшись, вышла из палаты.
А поздним вечером в дверь палаты робко постучали. Это уже когда Наталья, убедившись, что муж сегодня чувствует себя неплохо, ушла домой. Почему-то Петр Платонович решил, что вновь явилась медсестра... может, еще послушать его захотела.
– Конечно, – весело отозвался Поперека.
Однако в палату юркнула не румяная медсестра, а маленькая женщина – Люся. Она была также в белом халате, наброшенном на узкие плечи, на мальчишеский синий джинсовый костюм, и в тапочках, в руке держала прозрачный кулек с яблоками.
Увидев удивленное, а затем и негодующее острое лицо бывшего мужа, Люся залепетала:
– Я только навестить... посижу и уйду. – Присела рядом на стул и уставилась на него обожающими, обведенными синей краской глазами.
“Господи, какой страшненькой стала... как летучая мышь... – смиряясь, продолжал думать Поперека. – Интересно, когда после меня замуж вышла, точно так же смотрела на своего нового покровителя-строителя? И чего развелась? Говорила, от аллергии... от него будто бы все время пахло нитрокраской... Ей бы жениха подыскать. Вон, Сашка Выев богат, силен...”
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила Люся, сжавшись от мысли, что он ее сейчас выгонит.
– Дурацкое слово! – снова осердился Петр Платонович. – Если я в руку возьму морковь, я ее чувствую. Но я же себя не лапаю за всякие места... – “Впрочем, я, кажется, сполз на сомнительный ответ. Зачем грублю?! Она же хороший человек”. – А у тебя как дела, Люсенька?
И она расцвела, и тут же нашлась.
– А я себя чувствую плохо... мне без тебя...
– Только не надо! – пробурчал Поперека. – За яблоки спасибо... ела бы сама... вон, бледная стала... как бумага.
– На которой ничего не написано, – отвечала неугомонная Люся. – Я как Марина Цветаева... нет, нет, не как поэтесса.. а я – как одинокая женщина... – И вдруг вспомнив, засуетилась, достала из-под белого халата, из кармана джинсов, свернутую газету. – Вот.
– Что? Что там? – И поскольку она, робея, ничего не смогла сказать, выхватил у нее “Дочь правды” и быстро нашел на первой же странице в недельном обзоре некоего А. Иванова подчеркнутые красным карандашом строчки про себя.
“В преддверии зимы медведи залезают в берлоги, все-все твари лесные и полевые готовятся к спячке. И наш храбрый физик, который вечно поперек течения (ладно бы против!), нагадив в душу истинным патриотам области, срочно спрятался в больнице! Ах, ах, он болен, он под капельницей! Никого не пускать!”
