— Чей мотик? — кивнул на мотоцикл.
— Мой, — нехотя отозвался один, тёмненький.
— Давно взял?
— Только что.
— Хорошая вещь! Знаешь толк. Ничего, если я присяду на него? Десять лет на мотоцикле не сидел.
— Садись.
— Можно? Ай, спасибо. Будь другом, подержи, — передал большеглазому пакет с дивидишником.
Тот взял. Я уселся на мотоцикл, обхватил ладонями руль.
— У-у, классно! Сколько даёт?
— Сотню — запросто.
— Вещь! Бензин-то есть?
— Угу.
— Слушай-ка, дай прокачусь!
— Мне отец не разрешает.
— Отец?! — удивлению нет предела. — Ну ты разочаровал меня. Я думал, это твой мотик.
— Это мой, но отец деньги давал.
— Да ладно, не ссы! Я кружок только. Дай-ка пакет, — повернулся к тому, что держал дивидишник.
Стояли, смотрели, молчали. Ну правильно, а что они сделают.
— У меня кореш через две улицы живёт, — объяснял типа. — Отвезу ему гостинец, и вернусь. Пять минут.
Закрепил пакет сзади. Завёл, тронулся. Ссукабля, только бы не рухнуть!
Вроде еду. Не торопясь, не торопясь. Не газовать и резко не поворачивать.
Пацаны скрылись из вида. Остановился у магазина, там пара пенсионеров-разложенцев стену подпирала. Спросил, какая дорога идёт на Чистую Заводь. На удивление, сразу же показали, даже материться не пришлось.
Надо бы взять в дорогу какую-нибудь жратву. А, ладно, класть её некуда. Будут по пути тошниловки. Да и ехать недолго. Вроде бы.
Настроение — замечательное! Ветер в лицо, поля, деревья. Вот она где, свобода настоящая! Что ни говори, движение — это жизнь. Последний раз лет в пятнадцать на мотоцикле ездил. Но тело помнит, чувствует. Пошатывает немного, но в целом нормально. Раскочегарюсь.
Была ночь, когда я добрался до Чистой Заводи. Пришлось поплутать, прежде чем она обнаружилась. Поднялся ветер, закружил снег. Ни черта не видно. Что из себя представляет посёлок — не понять. Замёрзший, голодный, злой.
Бензин практически на нуле. Да что практически, совсем на нуле. Это чудо, что его до самого конца хватило.
Пошарахался немного, наткнулся на бойлерку. Стоит, гудит. Не долго думая, сломал замок, загнал внутрь мотоцикл, прикрыл дверь и, разместившись на полу, прикорнул.
Усталость оказалась сильнее неудобств, а потому вскоре заснул.
— Неместный, — звучал откуда-то сверху женский голос.
— Нет, — отвечал я, в то же мгновение понимая, что отвечать не обязательно, что это не вопрос, а утверждение.
Глаза открывались тяжело. На самом деле они вообще не открывались. Я силился, я отчетливо осознавал, что силился открыть их, но на расстояние больше узких щёлочек веки не раздвигались. Я даже не был уверен, приоткрылись ли они вообще, и вижу ли я этот тёмный силуэт на самом деле.
