Еда вскоре разогрелась. Налил тарелку супа, навернул за шесть секунд. Съел всю картошку, что была на сковороде. Принялся за чаёк. Ну-ка, ну-ка, где-то в холодильнике варенье имелось. Так и есть. Баночка клубничного. Вкуснятина! Хорошо вот так посидеть в тишине, на чаёк подуть, мыслишками пораскинуть. Хотя нет, мыслишками не надо. Как ими пораскинешь, сразу тоска наваливается.
Ну ладно, ладно, не надо о печальном. Вон как всё хорошо: отдыхаю, чай пью, вареньем лакомлюсь. Жизнь прекрасна. А я её ещё прекрасней сделаю. Всем назло.
Тётка зашевелилась. Повернул к ней голову, окинул взглядом. Она исподлобья взирала на меня. Лицо было залито кровью, она успела засохнуть, такое личико у неё было — не приведи господь! Аж страшно стало.
— Если кричать будешь, Маргарита Петровна, — молвил, — снова придётся тебя бить. Понятно?
Она молчала. Только глаза прикрыла трагически. Я выдернул кляп.
— Мне от тебя только одно надо, — отхлебнул из чашки, — узнать, где прячется Галина. Ты должна это знать. Потому что вы, бабское племя, всё и обо всём знаете.
— Кирилл, солнышко, — захрипела тётка надтреснутым голосом, — не знаю я. Если б знала, неужели я племяннику не сказала?!
Усмехнулся.
— Сказала бы, сказала. Только по-моему ты забыла кое-что. А я помогу тебе вспомнить.
— Ой ты, господи, — заворочалась на полу тётка. — За что ж мне такое наказание!? Что я сделала, чтобы на меня беда такая свалилась? Ты не убить ли меня задумал?
Снова отхлебнул.
— Ты пойми, сердешная, — отозвался. — Я ведь сейчас словно солдат, словно на войне. У меня есть задание, есть миссия, приказ есть. И я должен его выполнить. А чтобы его выполнить, средства не выбирают. Так что всякое возможно.
— Ах ты, господи! Кирилл, ты уж не убивай меня! Это же грех, ты всю жизнь мучиться будешь.
— У меня уже есть такой грех. Ничего, живу, не мучаюсь.
— Кирилл, так я же не знаю ничего. Не знаю! Я бы и рада… Не видела я её чёрти знает сколько лет!
Допил чай, поставил чашку на стол. По телу жар разлился, на пот пробило. Обдумывал, что делать.
— Ну, хорошо, — сказал, — а может, она тебе звонила? Может, письма писала? Вспомни-ка.
Постанывая, тётка вспоминала.
— Было! — радостно воскликнула вдруг. — Было письмо!
— Вот видишь! — приободрил её. — Можешь же, когда захочешь. Давно было?
— Ой, не помню. Сынок, ты бы развязал мне руки, я бы посмотрела.
— Я тебе не сынок, — поморщился я. — Ещё раз назовёшь меня так — придушу, — раздражение вспыхнуло разом. — Где письма у тебя лежат?
