– Какой запах! Давай здесь останемся. – Она обвила шею Максима руками и поцеловала в глаза.
– Как скажешь, моя радость.
– Повтори еще раз.
– Моя радость.
Юлия почувствовала, что у нее наворачиваются слезы.
– Я хочу, чтобы ты всегда меня так называл.
Навстречу вышла хозяйка. Дородная женщина лет пятидесяти. Все еще очень красивая, с озорными карими глазами, очень озонными. Она улыбалась и размахивала руками, приглашая пройти.
Каждый вечер Юлия уходила в лобби или просто на улицу и разговаривала с мужем и дочерью. Придумывала разные истории, рассказывала свои впечатления и врала. Прежде всего самой себе. Но иногда, оказывается, так просто обманывать, когда ты отстаиваешь свое счастье, даже если никто, кроме тебя, его не принимает. Максим тоже уходил и возвращался спустя какое-то время. Но она не спрашивала его ни о чем. Так было легче, ведь они играли по одинаковым правилам.
* * *
Семь дней спустя Юлия устроилась с удобствами в кресле самолета, закрыла глаза и принялась вспоминать и Флоренцию, и Санта Мария дель Фьоре, и галерею Уффици, и ночное маленькое кафе, и Боттичелли, и Караваджо, и свое белое платье, и солнечный свет, и темную ночь, и высокое небо. Максима дела еще задерживали в Европе, но они твердо договорились по его возвращении объявить всем о себе как о новой паре. Юлия улыбалась. Все будет хорошо, она точно знает. Главное – действовать, видеть цель, преодолевать препятствия, помнить, что все можно исправить, наладить, переделать. И – слушать свое сердце.
Сзади нее заняли места две женщины, они громко разговаривали по-русски, просили у стюардессы дополнительные пледы, и сразу шампанского, и сразу вина, внимание Юлии привлек их последующий разговор. Первая женщина, чуть постарше, повторяла и повторяла:
– Нет! Нет! Нет! – и так далее, волосы ее были белыми, как самая лучшая бумага, аккуратный второй подбородочек и большой красивый рот.
Вторая слушала внимательно, будто каждое «нет» несло в себе новую информацию, она была коротко стрижена, темноволоса, темноглаза.
Первая не прекращала отчаянного, прекрасного в своей ярости монолога:
– Я сразу заметила это превращение, это перерождение. Он пе-ре-ро-дил-ся, вот в чем дело, и это заметно в любой, самой незначительной детали. В частности, он полюбил вареное тесто. Грибная лапша, пельмени, манты, вареники с картошкой, в ресторанах – только паста… А раньше-то – никогда, да его просто воротило от этого самого вареного теста, как некоторых от вареного лука!.. Губы вот так, знаешь, подожмет и плечами передергивает… Я-то, я-то – ему все мясо, мясо, баранину, свинину духовую, котлеты, вертела!.. Цыплята табака, куры провансаль, семга гриль!.. Даже чебуреки не ел, а все потому, что пельменное тесто, нежный он у нас!.. Был. Так ведь и неспроста все, я так и подумала, с первой же его тарелки несчастных спагетти с болоньезе поняла, с каждой навороченной на вилку макарониной прожевала – завел кого-то на стороне, и это всерьез!.. любительница вермишели!..
