Сфайрат покачал головой.
— Тот кристалл…
— Упрятала за семь замков и семижды семь заклятий, — отмахнулась Клара. — Не увидят ничего и не услышат. Кристалл, хочу сказать, непростой. Его так просто не разрушишь.
— Так, может, мне его… — вызвался дракон.
— Зачем? Пусть себе стоит.
— Не люблю чужих и злобных магических штук у нас дома.
Клара улыбнулась.
— Ядовитая змея пусть лучше сидит в клетке, чем рыскает по саду. Я ей даже молока согласна налить.
— Мррряу, змее — молока?! — бедного Шоню оскорбили в лучших чувствах.
— Тихо! — Клара шутливо сгребла страж-кота за шкирку, слегка тряхнула. — Не перебивай.
— Змее… молока… — не мог уняться потрясённый кот.
— Тебе виднее, — пожал плечами Сфайрат. — Но я бы эту штуку просто сжёг. Перекинулся бы и сжёг. На такое дело огня у меня б хватило.
— Милый, да кто же сомневается. — Клара ухватила мужа за локоть, прижалась. — Но я с этой игрушкой ещё повожусь. Не перехитрить меня здешним умельцам!
— Хорошо, когда ты так в себе уверена, — улыбнулся дракон.
— А иначе никак…
Двое стоят на крыльце. Замер у ног здоровенный страж-кот, крупнее большой рыси, с густыми кисточками на ушах. Звенят в саду детские голоса.
А в мастерской Клары замер под бронзовым колпаком сиреневый кристалл размером с мизинец взрослого человека.
Он ждёт.
* * *
Чародей по имени Гент Гойлз вышел из дома Клары Хюммель-Стайн, довольно улыбаясь, словно достигнув невесть чего. Он выглядел человеком, добившимся желаемого, — шагал весело, чуть не вприпрыжку и даже насвистывая, что магу его положения и вовсе никак не пристало. Если бы Клара видела господина Гойлза в этот момент, она бы насторожилась — самое меньшее.
Но Клара, к сожалению, его не видела.
Ан-Авагар, эльф-вампир из гнезда Эйвилль Великой
Чёрное и серебряное. И капля красного. И волосы цвета молодого льда, развевающиеся по ветру. И пьяное, ни с чем не сравнимое чувство лежащего перед тобой беспомощного, распятого мира, покорно ожидающего, когда ты вступишь в свои права.
…Этот уголок Упорядоченного он выбрал почти случайно. Матерь-Эйвилль, Эйвилль-прародительница, сделавшая его тем, кем он стал — то есть существом истинно бессмертным и совершенным, — велела искать «что понезаметнее».
Он нашёл.
Впереди его ждало ослепительное счастье, какое никогда не будет доступно никому из живого двуногого скота. Счастье упиваться их страхом, ужасом, криками и мольбами. Никакие палачи, никакие убийцы-расчленители и прочие, пока остаются скотом, не способны понять всю высоту наслаждения чужой болью и своей властью — властью причинять эту боль.
