Все, что угодно, лучше, чем терзаться ужасными муками подозрений.
– Значит, вы хотите сказать, что Рич убил его после того, как все ушли? Но врач утверждал, что это невозможно.
– Вот именно. Теперь вам понятно, Гастингс, что его должны были убить в течение вечера.
– Но ведь все находились в комнате!
– Несомненно, – веско произнес Пуаро. – Чувствуете, как хорош замысел? «Все находились в комнате». Какое алиби! Какое sangfroid – какое хладнокровие, какая дерзость!
– Я все еще не понимаю.
– Кто заходил за ту ширму, чтобы завести патефон и поменять пластинки? Вспомните, патефон стоит бок о бок с сундуком.
Все остальные танцуют – музыка играет. А тот, кто не танцует, поднимает крышку сундука и вонзает только что спрятанный в рукав нож в тело прячущегося человека.
– Невозможно! Этот человек вскрикнул бы.
– Нет, если его сперва опоили.
– Опоили?
– Да. С кем Клейтон пропустил по стаканчику в семь тридцать? А! Теперь вы понимаете. Кертисс! Кертисс возбудил в душе Клейтона подозрения в отношении его жены и Рича. Кертисс предложил этот план – выдумать отъезд в Шотландию, укрыться в сундуке и в качестве последнего штриха – заслонить сундук ширмой. Не для того, чтобы Клейтон мог приподнять крышку и перевести дух, – нет, с тем, чтобы он, Кертисс, мог незаметно открыть сундук. Если бы Рич заметил, что ширма стоит не на месте, и передвинул бы ее обратно – пусть, ничего страшного, он может сочинить и другой план. Клейтон прячется в сундук, слабый наркотик, которым опоил его Кертисс, начинает действовать. Клейтон впадает в бессознательное состояние. Кертисс поднимает крышку и закалывает его, а патефон продолжает себе играть «Провожал я домой мою малышку».
Я наконец обрел дар речи:
– Но зачем? Зачем?
Пуаро пожал плечами:
– Зачем мужчине в себя стрелять? Зачем двое итальянцев дрались на дуэли? Кертисс – человек замкнутый, страстного темперамента. Он возжелал Маргариту Клейтон. Если бы он убрал с дороги ее мужа и Рича, она, как он надеялся, обратила бы свой благосклонный взгляд на него.
И в задумчивости он добавил:
– Эти искренние, как дитя, женщины… они очень опасны. Но, mon Dieu! Как артистично все выполнено – шедевр, да и только! Такого человека мне даже жаль отправлять на виселицу. Я и сам, может быть, гениален, но я способен признать гения в другом. Превосходное убийство, mon ami. ЭТО говорю вам я, Эркюль Пуаро. Превосходное убийство. Epatant!
