Башня выходит на Дворец Императора, а также с неё открывается эффектный вид на на Полую Гору на востоке. Нагасена не смотрит неё. Она омерзительна, хоть и необходима, и он никогда не рисует её, даже когда пишет восточные пейзажи.
Нагасена окунает кисть в баночку с лазурью и кладёт лёгкие мазки в пределах контуров, которые он нанёс ещё раньше, чтобы не дать краске расплыться на ткани. Работая в стиле "мо-шуй" свободной манеры письма[36], он покрывает шёлк глубинами небес и кивает сам себе, глядя на то, как ложится краска.
Он устал. Он рисует с рассвета, но ему хочется закончить картину сегодня. Он чувствует, что если не сделает этого, то может не дописать её никогда. Он простоял на ногах так долго, что у него ломит кости. Нагасена знает, что пережил слишком много зим, чтобы позволять себе подобное безрассудство, но он до сих пор совершает ежедневный подъём по семидесяти двум ступеням, ведущим к самой верхней комнате башни.
– Ну, ты заходишь или как? – не оборачиваясь, спрашивает Нагасена. – Ты отвлекаешь меня уже тем, что стоишь там.
– Мои извинения, Мастер, – произносит Картоно, смещаясь от двери и вставая за правым плечом своего господина. – Подумать только, некоторые слуги думают, что вы теряете слух.
Нагасена весело фыркает:
– Это чтобы им было о чём поболтать. И ты поразишься, какие откровения можно узнать, когда люди думают, что ты их не слышишь.
Они какое-то время стоят в молчании. Картоно интуитивно понимает, что Нагасена сам решит, когда заговорить. Он не опускает глаза на картину, зная, что Нагасена не переваривает людей, которые заглядывают в незавершённые работы. Одна из его излюбленных присказок: "На незаконченную живопись и смотреть нечего".
Вместо этого Картоно глядит над плечом Нагасены, в широкие проёмы в стенах. Его мастер специально спроектировал помещение наверху башни, чтобы заниматься в нём живописью, так что мир раскидывается перед ним во всю ширь.
Каждая стена оборудована ставнями, которые не позволяют ветру залетать внутрь, и даже если Нагасена не пишет, но нуждается в месте, где царит безмятежность, он частенько преодолевает многочисленные ступеньки, чтобы насладиться видами окрестностей. В настоящий момент распахнуты северные и самые восточные ставни, и за ними во всём своём великолепии раскинулся Дворец Императора.
Позолоченные крыши, зубчатые пинакли и могучие башни теснятся в пространстве, и огромный город-дворец дышит движением, словно живое существо. Просители, обслуга, солдаты и писцы наполняют его обширные районы жизнью и шумом. Над Городом Просителей поднимается дым костров, на которых готовится пища, но воздух чище, чем помнится Нагасене. Он принюхивается к ароматам, которые приносит из Дворца ветер, как путники, пришедшие из дальних стран.
