— Слуга царю, отец солдатам? — помимо воли вырвалось у Вовки. Эти строчки намертво впечатались в сознание мальчишки в партизанском отряде. Очень уж любил декламировать Лермонтова политрук отряда.
— У! — удивленно взметнулись вверх брови Сандлера. — Лермонтов. «Бородино». Откуда?
— Оттуда, — дерзко глядя в глаза немцу, ответил Путилов.
— Ах, да, извини, забыл о твоем партизанском прошлом. Несмотря ни на что, Михаил Юрьевич правильно удивительно точно ухватил суть настоящего командира: как-никак, а послужить ему довелось преизрядно. Да и повоевать ни где-нибудь, а на Кавказе. Это отлично, что ты помнишь эти строки. Не забывай их никогда! Командир, он воистину отец солдатам, в самом прямом смысле этого слова! Если ты научишься быть «отцом» для своих подчиненных, уж поверь мне, что и они не останутся в стороне.
— Да, я все понял, герр Сандлер.
— Молодец. Иди, доедай свой завтрак, — Сандлер поднялся с лавки, показывая, что разговор закончен.
— Слушаюсь! — Вовка подскочил с лавочки вслед за наставником.
— Свободен! — повторил свое распоряжение Михаэль.
Вовка развернулся на каблуках и припустил рысцой к кухне, надеясь, что оставленная «без присмотра» каша еще не остыла. Он забежал в столовую, топая сапожищами по рассохшимся половицам. В обеденном зале он обнаружил только одного мальчишку — Котьку Полякова, тщательно протирающего мокрой тряпкой усыпанный крошками стол, за которым завтракали дежурные.
— О! Вовка, — заметив командира, произнес мальчишка, — чего так долго-то? Мы уж и пожрать успели.
— Сандлеру отчитывался, — не вдаваясь в подробности, буркнул Путилов, усаживаясь за стол с одиноко стоящей тарелкой. К несказанному Вовкиному огорчению каша успела не только остыть, но еще и покрыться сверху неприглядного вида серой коркой. Но мальчишке было не привыкать: в отряде приходилось и лебеду с крапивой с аппетитом кушать. А здесь, какая-никакая, а все же каша, заправленная пусть и не сливочным, а растительным, но все-таки маслом. Он зачерпнул кашу слегка погнутой алюминиевой ложкой и отправил пищу в рот.
— Сильно ругался? — спросил Поляков, подвигая поближе к Вовке тарелку с сиротливо лежащими на ней двумя кусками черного хлеба.
— А ш шего ты вшял, фто он ругалшя? — прошамкал Вовка с набитым ртом.
— Как с чего? Ну, у вас же там драка была! Да и Петьку с Прохой ты в холодную определил. Че ж Сандлеру радоваться то?
— Не-е, — помотал головой Вовка, проглотив липкий комок каши и запив его сладким чаем, — не обрадовался, но и не ругался.
