Увидев, как мальчишка поменялся в лице, она сквозь смех добавила:
— Да не бойся ты, это не больно! Машинка для стрижки у меня хорошая — немецкая, даже не почувствуешь ничего!
— Тетенька, Мария Филипповна, может не надо стричь-то. На улице еще холодно, принялся упрашивать кастеляншу Вовка. — Как же я без волос?
— А я тебе хорошую шапку выдам, теплую. Не замерзнешь! Давай, снимай свои обноски, да на стул садись!
Мальчишка тяжко вздохнул, но, понимая, что спорить бесполезно, сбросил на пол драный тулуп, разделся до исподнего и сел на табуретку.
— Вот, молодец! — обрадовалась кастелянша, доставая сверкающую никелем машинку для стрижки. — Сейчас мы тебя быстренько в божеский вид приведем!
Машинка действительно оказалась отличным инструментом — за несколько минут Вовка безболезненно распрощался с густой шевелюрой. После стрижки Вовка провел рукой по короткому ежику — голове было непривычно свежо. Он передернул плечами — состриженные волосы, набившиеся под нательную рубашку, неприятно кололись.
— Сережка, — позвала терпеливо дожидающегося окончания «операции» дежурного кастелянша, — веди нашего «страдальца» в душевую. Вот, держи одежку новую, — она протянула Вовке аккуратную стопку белья. — Как помоешься, ко мне опять — постельное выдам.
Вовка кивнул лысой головой и послушно поплелся вслед за дежурным. После жарко натопленного помещения Марии Филипповны, в коридоре было прохладно. Вовка вмиг покрылся большими мурашками.
— Замерз? — участливо поинтересовался Сергей. — Эх, надо было тулупчик накинуть…
— Ни… ч…чего, — стуча зубами, произнес Вовка, — и похуже бывало! Не боись, я закаленный!
— Пойдем быстрее, закаленный, — Серега ускорил шаг. — Простыть у нас — раз плюнуть, а в лазарет не советую попадать…
— Это еще почему? — не понял Вовка.
— Фельдшер у нас — зверь! — пояснил паренек. — Ходит постоянно пьяный в дымину, всегда чем-то недоволен. Лечит исключительно затрещинами и пинками, говорит, что ему лекарств никаких не отпускают, а сам их на рынке втридорога продает.
— И что, из местного начальства ему никто и слова поперек сказать не может?
— Боров может, только ему это не нужно — фельдшер-то с ним наваром делится. А попробуй скажи об этом начальнику интерната, так они же потом тебе житья не дадут — в гроб загонят! Поэтому, сам понимаешь…
— Вот тебе и хорошая жизнь! — фыркнул Вовка. — От рассвета до заката горбатиться нужно, болеть — ни-ни, слова против, значит, ни скажи… Прямо рай земной!
