— Я принес винограда, — сказал он. — Ночью был мороз. Я собрал лисьего винограда для желе.
— Спасибо, — выдохнула она в подушку.
— Я положу его на кухне.
Весь день он готовил дом и сад к зиме: убрал ставни и поставил зимние рамы, сгреб пожухлые дубовые листья и укрыл ими рододендроны, проверил уровень масла в котле и наточил коньки. Он работал, а рядом бились под крышей сотни шершней, ища, как и он, где бы укрыться от надвигающихся холодов…
— Все потому, что мы перестали все делать вместе, — сказал он. — Раньше мы столько всего делали вместе. Вместе спали, вместе путешествовали, вместе катались на лыжах, на коньках и на лодках, ходили на концерты — мы все делали вместе. Даже смотрели чемпионат по бейсболу и пили пиво, хотя ни ты, ни я никогда не любили пиво — по крайней мере, то, которое можно здесь купить. Помнишь тот год, когда Ломберг — не помню, как его по имени, — пол-иннинга не дотянул до ничьей. Ты плакала. Я тоже. Мы плакали вместе.
— Ты был наркоманом, и кололись мы не вместе (твою страсть к наркотикам мы не делили), — заметила она.
— Но я полгода не кололся, — возразил он. — И ничего не изменилось. А ведь я резко бросил, чуть не умер из-за этого.
— Что такое полгода? — сказала она. — К тому же это было сто лет назад.
— Точно.
— Как ты сейчас?
— Урезал с сорока миллиграммов до десяти. Мне дают метадон каждое утро в девять. Его достает один педик. Он носит шиньон.
— Клеился к тебе?
— Не знаю. Спросил, люблю ли я оперу.
— Не любишь.
— Так я ему и сказал.
— Ну и хорошо. Хватит с меня того, что я замужем за убийцей-наркоманом. Не хочу, чтобы выяснилось, что мой муж еще и гомосексуалист.
— Я не убивал брата.
— Ты ударил его кочергой, и он умер.
— Я ударил его кочергой. Он был пьян, упал и ударился головой о камин.
— Пенологи говорят, что все осужденные считают себя невиновными.
— А Конфуций говорит…
— Фаррагат, ты смешон. И всегда был ничтожеством.
— Я не убивал брата.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Хорошо.
— Когда ты перестанешь употреблять наркотики?
— Не знаю. Я не могу себе представить жизнь без наркотиков. Мог бы сказать, что могу, но это неправда. Точно так же я не могу вспомнить себя в юности, до того, как впервые попробовал наркотик.
— Вот я и говорю, ничтожество.
— Да.
Он не хотел с ней ссориться. Только не здесь, только не с ней. За последние годы их брака он заметил, что каждая ссора развивается по таким же законам ритуала, как обряд венчания, а слова ссоры так же священны и неизменны, как слова клятвы.
