Пейдж сидела, кусая губы, но руку не убирала. Возможно, ей нравилось ощущение? Ему точно нравилось. Если все пойдет как задумано, этим дело не кончится: пожалуй, стоит положить конец добровольному воздержанию.
— Думаю, ничего страшного не случится, если я устрою себе свободный вечер, — наконец сказала она. — Но завтра утром мне надо быть на работе, поэтому, боюсь, я не смогу остаться надолго.
— Будешь дома до того, как мой пикап превратится в тыкву, обещаю.
— И я хочу сразу все прояснить. — Она вытащила руку из-под его. — Это не свидание. Мы можем быть друзьями, но не больше.
— Друзьями так друзьями, — согласился Брэндон.
Друзья ведь бывают разные.
Пейдж откинулась на спинку стула и отпила вина. Бар постепенно заполнялся; в семь часов начнется живая музыка, и, что бы ни говорила Пейдж, Брэндон обязательно пригласит ее потанцевать. Еще пара бокалов, и он определенно сможет легко убедить ее. Даже сейчас было заметно, что вино начинает оказывать свое действие.
Пейдж посмотрела на него сквозь ресницы. У нее были странные глаза: в офисе ему показалось, что они голубые, но в этом освещении они были почти фиолетовыми.
— Ты на меня пялишься, — заметила она.
Он облокотился о стол, наклонился вперед:
— Пытаюсь понять, какого цвета у тебя глаза.
— Зависит от настроения. Иногда голубые, иногда фиолетовые.
— И о чем говорят фиолетовые?
— Что мне хорошо.
Брэндону стало интересно, в какой цвет их красит возбуждение и доведется ли ему проверить это.
— Мы весь вечер говорим обо мне. Расскажи что-нибудь о себе, — попросила Пейдж и добавила: — Только не говори, что нечего особенно рассказывать. У всех есть что рассказать.
Он, конечно, не собирался рассказывать ей всю правду, но он знал, что чем меньше лжи, тем меньше надо запоминать, поэтому решил держаться так близко к правде, как было возможно, не раскрывая его истинной личности.
— Вообще-то я из Калифорнии, — начал он. — Родился не так далеко отсюда. Мой отец живет неподалеку.
— Вы видитесь?
— Давно не встречались.
— Ты сказал, что твоя мать умерла, когда ты был маленький.
— Передозировка.
Это не было официально признано самоубийством только потому, что она не оставила предсмертной записки. Все, кто знал Дениз Уорт, знали и то, что она была достаточно несчастна, чтобы свести счеты с жизнью, в том числе и из-за постоянных измен отца. Хотя Брэндону было всего четырнадцать, ее смерть стала последней каплей: они с отцом почти не разговаривали с тех пор. Он всегда был любимчиком матери, тогда как Эмма была папочкиной принцессой — и осталась ею до сих пор, насколько он знал.
