— Ну как, заговорила?
Рамирес пожимает плечами. Орельяна продолжает:
— И есть тоже отказывается?
— Да.
Из-за деревьев медленно подходит Андре Дюрант и останавливается, вопросительно глядя на полковника.
— Хм, нужно во что бы то ни стало вырвать у нее сведения, ждать больше нельзя, — требует Орельяна. И, обращаясь к судовому плотнику:
— Как ты думаешь, Дюрант, когда мы спустим бригантину на воду?
— Через неделю — может быть.
— Что это еще за «может быть»?
— Сначала ее надо законопатить и просмолить, ваша милость.
— Ну, так приступайте!
— Хорошо сказать приступайте — а чем смолить, слюной?
Орельяна удивленно поднимает глаза.
— А ведь верно, черт побери, — говорит он в сердцах. — Где же взять смолу?
— Мы уж конопатим ветошью и листьями, — замечает Дюрант. — Да только без смолы все равно пойдем ко дну.
Подумав немного, Орельяна советует Рамиресу:
— Попробуйте разыскать у индейцев что-нибудь похожее на смолу, не то мы застрянем в этом проклятом лесу. И доложите генералу, — добавляет он. — А я пока пойду взгляну, как они там конопатят листьями.
Рамирес идет к ярко-красной палатке Писарро, которую двадцать индейцев тащили сюда из Кито через горы, по непроходимым зарослям, глубоким болотам и затопленным лесам.
В палатке светло: перед входом горят два костра, в которые Мигелито, краснокожий слуга Писарро, днем и ночью подкладывает сучья и сухую стружку. Генерал зябнет. Завернувшись в одеяла, он скорчился на постели из пальмовых листьев. Щеки у него ввалились и обросли густой бородой, лицо стало желтым и морщинистым.
У входа на чурбаке сидит отец Карвахаль, беседуя с генералом. На коленях у него открытый молитвенник, и куском древесного угля он время от времени что-то пишет в нем. Так по утрам он иногда отмечает события, происходящие в лагере.
От жары, стоящей в палатке, лоб святого отца покрылся каплями пота. Ему часто приходится отрываться от своего занятия и вытирать лицо широким рукавом сутаны, с которой он не расстается в лагере.
Рамирес кратко рассказывает, что мешает завершить строительство корабля. Отец Карвахаль отрывается от записей. Писарро изрыгает проклятия. Лейтенант докладывает о поручении Орельяны.
— Да, да, действуйте! — приказывает Писарро. Вместе с Педро Рамирес отправляется к вождю омагуа; тот со своими индейцами сидит у костров между поваленных деревьев, как всегда закутавшись в пестрый плащ из перьев.
Омагуа робко жмутся друг к другу; когда светлоокий белый человек приближается к ним, лица их выражают испуг. Почти все они высокого роста и хорошо сложены, но вот что бросилось в глаза испанцам и по сей день остается для них необъяснимым, — головы индейцев имеют грушевидную форму, словно, начиная от висков, их специально вытягивали.
