Полунин восстановил, но промолчал. Он вспомнил побег на шлюпке и узкий остров. Вспомнил всю ночь и все происшествия до утра. Но об этом лучше было не разговаривать, особенно с незнакомым человеком.
- Потом у вас начался бред, - чуть медленнее продолжал человек в очках. Странный бред: об островах и водолазах. Потом пошло еще страннее: вы стали выкрикивать мою фамилию.
- Вашу фамилию? - Полунин не понимал, в чем дело. - Как ваша фамилия?
- Громов.
- Громов? - крикнул Полунин. - Вы Громов?
Громов почему-то не удивился его окрику. Он спокойно положил под подушку будильник, который все время вертел в руках, и ответил:
- Моя фамилия действительно Громов. Это даже не псевдоним и не партийная кличка. - Он снял очки и без очков стал совсем молодым. Протер их носовым платком, потом снова надел. - Вы, по-видимому, знали какого-то другого Громова?
- Да, - ответил Полунин.
- И вы его почему-то боялись? - Громов говорил очень тихо. Таким голосом, точно рассуждая вслух.
- Да.
- И напрасно. Я, между прочим, его тоже знаю. Он бывший водолаз. Теперь комиссарит в армии. Здоровый детина, но зря мухи не обидит.
- Я его больше не боюсь, - вдруг сказал Полунин.
- Тем лучше. Подождите минутку, я схожу за чаем. - И Громов встал с дивана.
8
Со следующего дня снова пошли смазочные масла, продовольствие, хлопоты и разгрузка.
Комиссар Громов, бывший студент-медик, не требовал никаких объяснений. Может быть, он знал больше, чем говорил.
На дивизионе Полунин оставаться не мог. Он перевелся в южный речной отряд и получил канонерскую лодку. С собой взял с дивизиона баталера Крыштофовича. Того самого огромного человека, которого ночью на спуске принял за Громова. Взял с собой, чтобы не забывать о своем дезертирстве. Чтобы всегда помнить.
Он стал беспощадным к себе и равнодушным ко всему прочему, кроме службы. Если бы теперь встретил другого Громова - настоящего, - вероятно, не обратил бы на него никакого внимания.
Под Черным Яром он завел свою канонерку в тыл белой позиции и решил исход боя. При этом попал под сплошной картечный и пулеметный огонь.
В команде была треть убитых и раненых, но Полунин, с раздробленной пулей кистью, ходил по мостику и распоряжался, как на учении, пока второй пулей не был ранен в шею.
Он умирал вечером после боя. Умирая, спокойно, точно диктуя, рассказал сидевшему у его койки Сейберту все, начиная с Бьерке и кончая ночью на Волге. Когда кончил, умер.
- Прощай, Туман, - сказал Сейберт и осторожно закрыл ему глаза.
