И до чего отрадно, до чего символично, что первая война объединяющейся новой России с внешним врагом связана с именем старого боевого генерала старой русской армии: — словно сама история хочет примирить Великую Россию былого с Великой Россией нового дня!..
2.
Как сейчас помню выступление генерала Брусилова 13 октября 1917 года в закрытом заседании второго съезда «русских общественных деятелей» в Москве.
На этот съезд мне довелось попасть прямо из действующей армии, и на фоне удручающих впечатлений нашего полного военного развала мудрые и ободряющие слова старого главнокомандующего, всегда такого сдержанного и осторожного, с какою-то скульптурной рельефностью запечатлелись в памяти…
Во всей атмосфере тех дней уже чувствовалось дыхание обреченности. Корнилов в ожидании суда сидел арестованный в быховской тюрьме[65], армия была окончательно дезорганизована, правительство — бессильно и растеряно. И вот Брусилов в своей речи бросил ясный и тогда еще новый лозунг «спасение страны помимо и против правительства» путем организации самостоятельных вооруженных сил, предназначенных для борьбы с внутренней разрухой. С глубокой горечью и болью сообщал он о положении фронта, разложенного красной агитацией и добитого «убеждармской» политикой «военного министра генерала… виноват, товарища Керенского»… С величайшим внутренним подъемом и волнением говорил он о «Пожарском», который уже приходил, уже являлся среди нас, но которого не поддержал народ и позорно предала власть — «Но не должно унывать. Будет воля народа — Пожарские найдутся».
Так было. Этот московский съезд общественных деятелей явился колыбелью «Всероссийского Национального Центра», возглавлявшего и одухотворявшего все наше антибольшевистское вооруженное движение. Брусилов остался в Москве, был случайно ранен в октябрьские дни, долго лечился и счастливо избежал трагической судьбы своих славных боевых друзей генералов Корнилова, Рузского, Радко-Дмитриева, Маркова и многих, многих других. Что он переживал за это время, — трудно, или, вернее, нетрудно представить…
Но прошли месяцы, год, другой, — и вот он во главе большевистской красной армии! «Командарм… товарищ Брусилов»…
И этот чудовищный парадокс кажется ныне таким естественным, так просто объяснимым. Брусилов остался тем же, каким был три года тому назад, — и именно потому, что он остался тем же, он стал во главе большевистской армии, своим подвигом замкнув круг ее превращения в русскую национальную армию, нужную стране не для гражданской усобицы, а для защиты от внешних врагов.
