Тут же без всякого перерыва и подготовки она начинала плакать и жаловаться на то, что настоящие мужики все перевелись, а честные и подавно. Один, может, только Юрий и остался. И как же она, Анна, все-таки была права, когда выходила за него замуж. Что ее, Ларису, наивную дурочку, обманывают все кому не лень, а она все верит и надеется. Но какая вилла у этого немецкого придурка, который запал на русских гувернанток! Двери дубовые, над ними оленьи головы, он еще и охотник, блин.
Анна послушно ахала, когда подруга, понизив от восторга голос, называла стоимость чьих-то мехов, бриллиантов, особняков и машин. Утешала ее, когда та снова принималась плакать от горя, что это все принадлежит не ей, Ларисе.
— Ты сама не понимаешь, какая ты все-таки счастливая. — в конце концов восклицала Богемская и снова утыкалась мокрым носом со следами размазанной туши ей в грудь.
«Да, я счастливая, — говорила себе тогда Анна и тут же суеверно спохватывалась: — Нет, Господи, нет! Я не то хотела сказать! Я хотела сказать, что мне ничего не надо, лишь бы все оставалось как есть».
«Может быть, за эти мысли, за самонадеянность я и наказана? А Юрий, выходит, за меня? А Наташка, Наташка-то за что?!!»
Аня почувствовала, как слезы подступили к горлу, к глазам. Предвидя облегчение, она не стала сопротивляться. От уголков глаз вниз по щекам тихо наметились два соленых ручейка. Слезы текли себе и текли, скатываясь на анкеты. Она плакала и думала: «А почему в анкетах нет таких вопросов: „Хороший человек или нет? Ненужное зачеркнуть“». Или: «Бывал ли счастлив? И если „да“, то где и когда?»
Подмоченные анкеты посыпались на пол с ее коленей, но Анна этого не почувствовала. Она думала, что бодрствует, что еще размышляет над своей жизнью, над глупыми анкетами, хотя на самом деле уставшая женщина уже спала. И Бог послал ей крепкий сон, без сновидений, только с ощущением чего-то светлого и нежного.
Хотя, возможно, это проникал сквозь влажные веки мягкий зеленый свет непогашенного торшера.
— Володя? — удивленно и радостно воскликнула Анна. — Тебя выписали? Господи, какой шрам…
Поддавшись внезапному порыву, она бросила сумки, прижала его голову к груди. Володя осторожно высвободился, пожал ей руку.
— Ничего особенного. Скоро, говорят, будет не так заметно. А где Наташка?
Он подхватил сумки, прошел в калитку.
— Дома, книжки читает. — Анна заспешила следом. — Просто беда, в сад ей нельзя, подружек тоже нет никаких. Сам знаешь, я всегда была ей единственной подружкой. Сейчас, слава богу, хоть отпускает одну из дома.
