И вот Женя Горожанкин вместе с капитаном команды 10 «А» Эдиком Мишуриным поднялись на сцену, заняли свои места за низеньким столиком и самая ответственная стадия состязаний началась.
На первых порах шла легкая тренировочная разминка. Эдик Мишурин, с добродушной снисходительностью старшего, предложил Жене, назвать трех писателей с одинаковыми фамилиями. Женя, не задумываясь, назвал и ответил вопросом: какие три писателя имели один псевдоним. Эдик, пренебрежительно улыбаясь, удовлетворил Женино любопытство и спросил, какие имена писателей обозначают горькое, сладкое и соленое. Женя, едва взглянув на Эдика, тут же назвал три имени и в свою очередь осведомился, какие писатели содержат в своих именах три цвета: красный, синий и черный. Эдик, пытаясь прикрыть растерянность иронической усмешкой, заворочался в кресле, побагровел и расстегнул на груди молнию...
Жюри, посовещавшись, присудило Горожанкину десять, Мишурину — семь очков. Картонку с цифрой «десять» приподняла над головой Таня Ларионова — председатель жюри. Лицо ее выражало, как и требуется в подобных случаях, абсолютное бесстрастие.
Когда затихли аплодисменты, участники турнира перекинулись к более сложным задачам, испытывая друг друга в области точных и гуманитарных наук и особенно в той области, где никакая наука не поможет, если пасуют изобретательность и быстрота мысли.
Женя Горожанкин вел игру совершенно свободно. Казалось, если он и задерживался с ответом, то лишь для того, чтобы придать больше веса своим словам. Он вежливо выслушивал вопрос Мишурина, затем откидывался на спинку и замирал в полнейшей сосредоточенности на несколько секунд. Затем он поворачивался к Эдику. Он смотрел на него, смотрел куда-то повыше глаз, туда, где индийские киноактрисы рисуют темную точку, и спокойно, даже каким-то вяловатым тоном, словно перечитывая надоевший текст, произносил ответ.
Что же касается Эдика Мишурина, то вначале, как мы знаем, он раздвинул молнию на груди, потом расстегнул молнию на правом кармане, чтобы вытащить платок — передние ряды видели, что пот с него лил градом,— потом, уже без всякой нужды, он расстегнул молнии на своих нагрудных карманах, на рукавах. Он уже не мог утаить, что нервничает, что сбит с толку, что безошибочные Женины ответы совершенно выбили его из колеи. И это в то время, когда самые замысловатые вопросы Горожанкин разрешал без труда, без всякого заметного усилия...
Что творилось в зале!.. Это проще, как говорили в старину, представить, чем пересказать. Состязания давно уже перестали быть состязаниями, победа девятиклассников была предрешена, и над Эдиком Мишуриным, красивым, самоуверенным, известным всей школе остряком, бессменным конферансье самодеятельных концертов, открыто потешались все, кроме, понятно, десятиклассников, не выпускавших из рук плаката: «Ура, мы ломим, гнутся шведы!»— единственного плаката, каким они запаслись.
