И вот эта, именно эта реплика сыграла, как нам представляется, решающую роль.
Едва имя Рюрикова было упомянуто рядом с именем Екатерины Ивановны, как даже тем, кому в его словах почудился отзвук собственных, не успевших оформиться мыслей,— даже им стало совестно за свое рутинерство, свою отсталость, свои позорные сомнения.
Рюрикову прямо в лицо было сказано, что он против смелых поисков, против новаторства, что он оброс мохом и видеть ничего не видит, кроме своих Меровингов и Капетингов, что он не дорожит мнением коллектива... Впрочем, его не так легко было сбить с толку, он уже приготовился ответить, но тут внезапно в руках Попова ожил транзистор, и в учительскую хлынула такая громкая, такая веселая джазовая музыка, что, пожалуй, у всех, кроме Рюрикова, пропало желание спорить...
В общем, торжество Эраста Георгиевича было полным. Тут же, не откладывая, постановили — разработать новую экспериментальную систему воспитания и учредить специальный совет в составе Эраста Георгиевича (председатель), Теренции Павловны (первый заместитель), Дины Гавриловны (второй заместитель) и физика Попова (сектор современных методов анализа).
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой читатель более обстоятельно знакомится с Андреем Владимировичем
Рюриковым
Итак, если попытка, предпринятая Андреем Владимировичем, и повлияла на ход педсовета, то совершенно неожиданным для самого Рюрикова образом. Помимо того, он был порядком огорошен предъявленными ему обвинениями и все остальное время сидел молча, в глубокой задумчивости, не принимая видимого участия в том, что происходило вокруг.
Надо заметить, что Андрей Владимирович, вообще говоря, имел характер мягкий и уступчивый, но это пока дело не касалось дорогих ему идеалов и принципов. А идеалы и принципы составляли самое средоточие его жизни и ни в чем не совпадали с идеалами и принципами Екатерины Ивановны. Напротив, с ними-то, едва перешагнув порог школы, Рюриков, тогда еще восторженный, романтический юноша, вступил в самый непримиримый конфликт.
Между прочим, он пошел в педагогический институт вовсе не потому, что ни к чему другому не был способен, и не потому, что в остальные попасть оказалось куда труднее; он выбрал школу потому, что его молодая пылкая душа жаждала подвижничества. Он спал и видел себя садовником, терпеливо взращивающим тонкие зеленые деревца или мудрым и добрым наставником в окружении беспокойных, ищущих истины умов; он видел себя трибуном, воспламеняющим юные сердца на бой за правду и всеобщую справедливость. Так он грезил, пока не очнулся в кабинете Екатерины Ивановны, которая, ни в чем ему не противореча рекомендовала, однако, в первую очередь направить силы на борьбу с узкими брюками, а во вторую — тщательно вести классную документацию.
