- Ну, теперь я свободен, можем идти, - сказал, вернувшись, Соханюк. Он подошел к зеркальцу, посмотрел в него, подправил рыжеватые усы, провел рукой по щекам - хорошо ли побрит - и прицепил большой франтоватый галстук.
Худощавый, выше среднего роста, Соханюк имел довольно красивое лицо, но маловыразительные желтовато-карие глаза его немного портили общее впечатление. Был у него и еще один недостаток - недостаток произношения: он не мог выговорить чисто "р", а как-то скрадывал его и говорил "и": "Ты Мат'ена, если я не п'иду, оставь обед на ужин".
Учителя вышли.
- Куда же сначала пойдем?
- А давайте начнем по порядку, чтоб никому не было обидно, - ответил Лобанович.
Сделав несколько шагов, Лобанович и Соханюк взошли на крыльцо волостного правления.
- Зайдем в канцелярию, - предложил Лобанович. - Заодно надо взять тетради и все учебные принадлежности.
Учителя переступили порог и очутились в "сборной" - просторном, как скотный двор, помещении. В противоположном конце "сборной", на возвышении, за оградой из точеных столбиков, стоял огромный стол, обитый зеленым сукном, а за столом в широком кресле восседал сам писарь. Это был уже старый человек, с полуседой широкой бородой. Держался он необычайно важно. Смотрел на всех слегка прищурясь, словно он только что понюхал табаку и собирается чихнуть. Несмотря на то что в канцелярии было тепло, писарь сидел в валенках, так как страдал ревматизмом. Болезненное лицо его носило на себе следы когда-то веселой жизни и пьянства, в котором писарь не имел себе равных в волости. С горелкой он никогда не разлучался. В канцелярии, в шкафу, среди "гражданских и уголовных дел", стояла бутылка с "царскими слезами", как называли тогда горелку, к которой часто прикладывался Петр Осипович и в часы своих служебных занятий в волости. Правда, таких часов у него было не так уж много, он приходил сюда только в случаях редких и важных; всю же работу по волости вел его помощник Дубейка, который уже считался кандидатом на должность писаря. По этой причине Дубейка также держался очень важно, носил манишку и манжеты и считал себя самым видным кавалером; старательно причесанные волосы и частое заглядывание в зеркальце свидетельствовали о том, что и ему в сердце запала завитанская паненка.
V
- Позвольте познакомить, - сказал Соханюк, подводя Лобановича к писарю, - тельшинский учитель.
- А! - проговорил писарь, оглядывая Лобановича прищуренными глазами и подавая ему руку. - Просвещать, значит, приехали? - спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать, и еще раз окинул взглядом Лобановича. - Ну, ну, дело нужное, - важно заметил он, после чего перестал интересоваться Лобановичем.
