— Так что? — смеясь, спросила она.
— Через сколько дней тебе надо сдавать?
— Через четыре, последний срок.
— Хорошо, я сделаю. За… это самое, — сказал я.
Она вдруг погасла и опять стала некрасивой. Целую минуту она молчала и смотрела на меня. Я кашлял, краснел, поднимал и опускал глаза, — а сам уже твердо знал: она — моя, она купится. Иначе не молчала бы столько.
— Ну, делай, — сказала она наконец. — И все будет.
— Когда?
— В тот день, когда будет готово.
Она завела меня в свою аудиторию и вручила типовик курсовой.
Два дня я не ходил на занятия, корпел дома над разложенными на столе листами ватмана. Какие это были два дня!.. Как я готовился, растягивал минуты и часы тех дней, даже в мыслях не давал себе приблизиться к тому моменту, когда… А как замечательно все складывалось! В субботу курсовая будет готова. Тогда же, в субботу, родственники — хозяева квартиры — с утра на весь день уедут за грибами. Квартира будет свободна.
Так и вышло. К субботе я справился. Проснулся рано, один, родственники уехали в лес. Я слонялся по квартире, думая, — скоро эти стены, обои, мебель, диван станут свидетелями чего-то, и какая перемена скоро со мной произойдет, — я уже буду другим… Взял дядину бритву, помазок, побрился впервые в жизни, порезался… Стыдно вспоминать!..
И вот техникум, обед; я отыскал ее в столовой и отдал два скрученные в рулон листа ватмана. Она развернула и от радости даже рассмеялась, —
и правда, я для себя никогда так не делал: чистенько, аккуратно…
— Так что, Лена? — сказал я, пока она любовалась курсовой. — Сегодня я один в квартире до позднего вечера.
— Давай адрес, — спокойно ответила она. — В четыре часа я буду у тебя.
Она не приехала, конечно. Ни в четыре, ни в пять, ни в девять вечера, когда возвратились хозяева-родственники с полными сумками грибов.
Удивительно, но мне не было обидно. Была только какая-то пустота в ду-
ше. «Значит, нельзя купить то, что тебе не принадлежит, нельзя искусственно изменить судьбу!» — думал я.
Через неделю мы случайно встретились в той же техникумовской столовой. Лена моя, смеясь, сказала:
— Ну, ты молодец! Спасибо, курсовую на пять сдала!
Я промолчал. Она спросила тихо:
— Что, в пролете, как в самолете? Обиделся?
Я пожал плечами.
— Правда, не обиделся? — И она вдруг опять, как и в тот раз, когда мы договаривались, стала молча, долго смотреть на меня. Но теперь я уже не краснел и не опускал глаз.
