— Счет за электричество, — произнесла она, стоя над ним, как мать-наседка, хоть они и были одного возраста. На голове у Джин был ободок с оленьими рожками и бубенчиками на них, которые весело позвякивали в такт каждой ее реплике, произнесенной командным тоном. — Счет за газ, — провозгласила она под звон колокольчиков. — Счет за визу. И наконец, счет за мои услуги. Спасибо за прибавку.
Джекс бросил на Джин взгляд, и та рассмеялась.
— Шучу. Ты и так платишь мне слишком много. А вот еще счет за товары, которые ты послал Паттерсонам. Так мило с твоей стороны. У них ведь все сгорело в том пожаре. Ну и… кто эта женщина?
Джекс вернул Джин счета.
— Какая женщина?
— Та, с которой ты целовался на пирсе прошлой ночью.
Джекс приподнял бровь, и Джин рассмеялась:
— Ну же, колись. И не надо удивляться моей осведомленности.
— Можешь считать меня наивным, но я все же удивлен.
Она покачала головой, всем своим видом говоря «Бедный глупыш». Джин частенько смотрела на него таким взглядом, и Джексу пришлось смириться, ибо его помощница вела дела так спокойно и уверенно, что это здорово облегчило его жизнь. Сам он ненавидел офисную рутину.
Джин просмотрела счета и разложила их в определенном, ей одном понятном порядке.
— Джеф сказал своей сестре, она сказала Кэрри в магазине, а я просто столкнулась сегодня со своей сестрой, когда закупала тебе провизию. Кстати, ты опустился до того, что питаешься яблоками и остатками пиццы. А в пластиковом контейнере я нашла нечто, что напоминает результат лабораторного эксперимента и уже, кстати, проросло. Я взяла на себя смелость выбросить эту гадость. Ну разве можно так жить?
— Это называется еда навынос. Так чем ты заполнила мой холодильник?
— Фруктами, сыром, пивом и пиццей.
— Обожаю тебя.
Джин захохотала.
— Если бы это было так, ты бы рассказал мне об этой женщине.
Джекс улыбнулся, но не проронил ни слова. В основном потому, что это бесило Джин. К тому же ему в принципе не хотелось обсуждать Мэдди с кем бы то ни было, хоть он и думает о ней уже два дня — и вовсе не как о клиенте. Он думал о типе, который ее ударил. Думал, что, несмотря на эту рану, она кажется такой честной и безыскусной — в отличие от женщин из его прошлого. Она явно чего-то боялась, но делала все возможное и невозможное, чтобы двигаться вперед. И это его восхищало.
Он много — действительно много — думал о том, как она выглядела после поцелуя. Сбитой с толку, озадаченной, приятно взволнованной. И ей это шло. Она точно так же выглядела, когда открыла ему дверь, сонная, с похмелья, в тонюсенькой футболке — той самой, что призывала весь честной народ укусить ее.
