Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить | страница 55

(существо) как синоним hypostasis. Сто лет спустя подобное смешение могло бы как минимум породить схватку между клириками или даже стать причиной официального преследования, по крайней мере в некоторых частях мира: латинский Запад был куда менее чувствителен к этим смысловым нюансам. Сам Блаженный Августин уверял, что не видит реального отличия ousia от hypostasis[86].

По ходу развития богословских сражений их участники создавали новые термины или придавали иной смысл старым для решения насущных задач, и это должно было еще больше запутать непосвященных. Если использовать аналогию из нынешней жизни, тогдашние богословы развивали свой язык подобно культурологам или литературоведам постмодернистского направления последних десятилетий, которые постоянно придумывают новые непонятные слова, такие, как инаковость и внутрипромежуточность, фаллократия и скопофилия. Озадаченные наблюдатели готовы посмеяться над языком постмодернизма, особенно когда ученые придумывают или переделывают термины для собственных загадочных целей, но этот процесс напоминает то, что делали величайшие отцы церкви в эпоху христологических споров.

Как современные неспециалисты находят эти термины темными, так и многие участники религиозных войн V века в лучшем случае имели весьма приблизительное представление о предметах споров. Это необходимо подчеркнуть, поскольку в противном случае мы подумаем, что христиане той эпохи обладали таким запредельным интеллектом или знанием философии, что они стояли на несколько порядков выше позднейших поколений. Нам не стоит быть такими пессимистами. Некоторые бойцы V века действительно обладали блестящим умом и прекрасно понимали значение того, за что они стояли, для жизни и вероучения церкви. Однако самые великие герои обеих сторон, как мы видим, нередко оказывались не на высоте. Даже дружелюбно настроенные критики считают, что Несторий не имел ни малейшего представления о том, в какое богословское болото он погружается, вступив в христологические споры, а его позднейшие труды ясно показывают, что он просто не был «несторианцем» в общепринятом смысле этого слова. Куда более глубоким мыслителем был папа Лев Великий, чей Томос сделал его полководцем Халкидона. Однако современные ученые полагают, что в момент Халкидонского собора он плохо понимал, за что стоит Несторий, и только через несколько лет действительно постиг суть тогдашних споров[87].