— Да вы просто спартанец! — Татьяна подвела итог осмотра холостяцкой берлоги. Лейтенант так и не понял, каким тоном это было сказано: одобрительно или с укором.
— А почему не спите на этой, большой кровати? — вдруг спросила она, показывая на заваленный барахлом предмет мебели вполне королевских размеров.
— А зачем мне большая? — наивно ответил наш герой. — Я ведь один на маленькой помещаюсь!
Тут до него и до Тани дошел скрытый смысл сказанного. Они одновременно и густо покраснели.
— Наверное, я пойду! — сказала Таня после продолжительной паузы. — Ваши кулинарные таланты я проверю в следующий раз!
Лейтенант лишь потерянно кивнул. Он не сказал ничего плохого, обидного или предосудительного, но все равно чувствовал себя виноватым. Этот разговор должен был закончиться совсем иначе! Но по счастью, на прощание Таня сказала нечто, что немедленно подняло его настроение из глубокого черного омута на недоступные простым смертным высоты:
— Да, кстати, папа отпускает меня на выходные в Луанду! Я слышала, что вы туда тоже отправляетесь. Покажете мне город?
Хотя, разумеется, Лейтенант понятия не имел, что бы он показывал в совершенно неведомой ему африканской столице, он закивал головой с таким энтузиазмом, что Таня на секунду испугалась за его шейные позвонки.
— Тогда до вечера! Встретимся в «зоопарке»?
«Правда», 4 января 1990 года
МОРЯК С АВОСЬКОЙ В СИНГАПУРЕ
«Вывески на русском языке. Крики „Давай-давай, дешево отдаю!“ Здесь хватают за рукав и хлопают по спине. Эти сингапурские магазины специально для советских… Довольно грубой работы кроссовки, джинсовые одежды, с недавних пор — мыло, детские электронные игры, предпочтительно с аляповатыми „фирменными“ наклейками. Ну и магнитофоны, телевизоры, видео… Советские моряки — основная клиентура этих магазинов — проводят в непрерывном плавании до шести месяцев. Валютная часть зарплаты невелика. А купить надо столько всего! Поэтому торгуются до последней копейки. Предлагают в обмен что угодно: рубли по злодейскому курсу, консервы…»
Большинство ангольских городов — это резервации одноногих. По какой бы улице вы ни прошли и какое бы общественное место ни посетили, вы увидите десятки детей и подростков с очень взрослыми глазами. Эти несчастные уже знают, что им не стоит ждать помощи от окружающих. Их участь — проигрывать в борьбе за существование в той части мира, где вторая нога или рука могут пригодиться в толпе, окружившей грузовик с гуманитарной помощью. Или где физическая способность донести емкость с питьевой водой до своего жилища (если оно, конечно, есть) может означать разницу между жизнью и смертью от дизентерии или тифа. Они, эти взрослые дети бесконечных войн, знают, что милости ждать не приходится, а потому вы не увидите в их темных глазах ребяческого веселья или просьбы о снисхождении. Именно в эти скорбные колодцы человеческого несчастья должны время от времени заглядывать лидеры тех государств, которые по-прежнему не собираются отказываться от мин как средства ведения войн. Они — важные, сытые и никогда не воевавшие — увидели бы в этих темных глазах много поучительного.
