После поездки в Испанию, однако, не было никаких свидетельств того, что отношения между Джоном Ленноном и Брайаном Эпштейном выходят за рамки дружбы и бизнеса.
В сущности, какое это имеет значение? В 1961 году главной задачей Брайана было превратить четырех оболтусов в нечто, что респектабельный лондонский агент или глава звукозаписывающей компании посчитает достойной поп-группой. Брайан играл главные роли в школьных спектаклях и даже целый год проучился в Королевской академии драматического искусства и поэтому с радостью поделился несколькими советами относительно манер и профессионального поведения.
Некоторые считали, что он слишком стар, чтобы понимать потребности подростков, но он шел в ногу с современной поп-культурой — отчасти при помощи «Mersey Beat», а отчасти благодаря неугасающему интересу к слухам и событиям из мира шоу-бизнеса. Несмотря на то что Брайан уже не состоял членом британского профсоюза актеров «Equity», он время от времени просматривал «Melody Maker» и «New Musical Express» — теперь он изучал их так, как биржевой маклер изучает колебания индекса Доу-Джонса.
С самого начала Брайан решил, что Beatles нужен более приличный имидж. Несмотря на резкие возражения Джона, он представлял себе их в модных, но не слишком экстравагантных костюмах — плюс соответствующие аксессуары. Он заплатит за них, а также выплатит долги группы за аппаратуру.
Были также вспышки неповиновения со стороны музыкантов, когда Брайан настоял, чтобы они играли заранее установленную программу и исключили из своей речи непристойности. Никаких выражений крепче слов «проклятье» или «дерьмо» — самых ужасных ругательств, допускаемых цензурой в кино. Кроме того, Джону было запрещено вставлять «неприличные» слова в текст песен, как, например, в «Oh Boy» Бадди Холли: «Всю свою жизнь я ждал: сегодняшняя ночь обойдется без мастурбации». Хорошо еще, что они решили вообще исключить из репертуара эту песню.
Beatles должны были научиться кланяться после каждой песни и улыбаться, как джентльмены. Им нужно было адресовать эту улыбку не конкретному человеку, а всей публике.
Другими словами, Эпштейн хотел привить им выдержку и шарм, не говоря уже о том, чтобы улучшить дикцию во время исполнения. Однако Джон не воспринимал эти наставления серьезно и смотрел на Брайана приводящим в смущение пронзительным взглядом, не сулившим ничего, кроме безжалостных насмешек.
Выяснилось, что быть профессором Хиггинсом при Ленноне — это титанический труд. После того как он сменил тему, когда Брайан предложил вообще отказаться от разговоров на сцене, за исключением таких фраз, как «большое спасибо» или «добрый вечер», у Эпштейна не осталось выбора, кроме как позволить Джону изрыгать проклятия, ухмыляться, рассказывать непристойные шутки, сплевывать жевательную резинку и изображать из себя сосунка-эксгибициониста, которых так ненавидел Брайан.
