Сон обладает собственным космосом, собственной географией, геометрией, хронологией. Бывает, он переносит нас в допотопные времена. Тогда мы вспоминаем таинственную науку моря. Мы плаваем, а кажется, будто летаем безо всякого усилия.
Воспоминания Луизы так далеко не заходили. Звон монеты извлек ее из менее глубоких слоев сна.
-- Постав, -- вздохнула она, -- оставь мне на что позавтракать.
То был вздох десятилетней давности.
Махеддина это умилило и позабавило. Он шел один по пустынным улицам и смеялся. Жак уже поджидал его. Ма-хеддин рассказал, что может всколыхнуть в сонном омуте падение монеты.
Бедняжка, -- сказал Жак, -- не рассказывай ей.
Вечно ты все драматизируешь, -- воскликнул Махеддин. -- Так нельзя. Только жизнь себе отравляешь.
В метро Жак обнаружил, что забыл свои наручные часы. Ни в этот, ни в следующий день он не виделся с Жерменой, а на третий решил забежать на улицу Добиньи в десять утра и забрать их.
Г-жи Сюплис в привратницкой не было. Он повернул ключ в двери, миновал прихожую, распахнул дверь. И что же он увидел? Жермену и Луизу.
Они спали, сплетясь, как буквы монограммы, и даже так чудно, что непонятно было, где чьи ноги и руки. Представим себе даму червей без одежды.
Перед этими белоснежными телами, разбросанными по простыням, Жак остолбенел, как Пьеретта над пролитым молоком. Убить их? Нелепость, к тому же плеоназм: казалось невозможным сделать этих мертвых еще мертвее. Только чуть шевелились приоткрытые губы Жермены, а у Луизы подергивались ноги, как у спящей собаки.
Поразительнее всего была естественность этой картины.
Можно было подумать, что откровенное бесстыдство празднично украшает этих девушек. Возвеличенные пороком, они обретают в нем отдохновение.
Откуда всплыли эти две утопленницы? Вне всякого сомнения, издалека. Волны и луны играли ими от самого Лесбоса, чтобы выложить напоказ здесь, в пене кружев и муслина.
Жак очутился в таком дурацком положении, что решил уйти, чтоб и следа его не заметили. Но как Иисус воскресил грешника, его присутствие воскресило Луизу.
-- Мам, это ты? -- спросила она, протирая глаза. Открыв же их, узнала Жака и толкнула Жермену.
Надо было улыбаться -- или ударить. Жак выдавил:
Что ж, все ясно.
Что тебе ясно? -- закричала Жермена. -- Ты бы предпочел, чтоб я обманывала тебя с мужчиной?
Женщина ее класса, если все еще любит, подыскивает подходящую ложь. Но она, сама того не понимая, уже не любила. Воскресенье на ферме минуло, огонь под котлом угас, и ее сердце долюбливало лишь по инерции.
