День за днем приходящих послушать становилось все больше и больше. Постепенно и тихо распространялся слух: «Вот тот, кто понимает и у кого есть ответы». Приходили обиженные. Они слушали и задавали вопросы, а, получая радующие ответы, начинали строить планы.
Кивали головами. Рождались мечты. Со временем такие собрания становились все чаще. Обиды росли, превращаясь уже в целые истории. Истории обид, которые другие сочли бы, возможно, малозначащими. Но только не этот новый слушатель! Он был сострадателен. И пока все вокруг него говорили, обнаруженные обиды, казалось, вырастали в числе, размерах и жестокости. С каждой новой историей люди все больше поражались несправедливости, которая, казалось, теперь была угрожающей.
Но мудрый молодой человек продолжал тихо восседать и не добавлял ни слова к этому нарастающему ропоту.
Понимаешь ли, он был слишком благороден и всегда заканчивал вечерние разговоры своим кротким словом в защиту тех, на ком лежит ответственность…
Но было бы опрометчивым ожидать, что кто-то смог бы так сидеть вечно. Этот бесконечный поток обид, казалось, мог расшевелить и самого благопристойного человека. Даже самые чистосердечные были бы уже охвачены гневом.
Такой сострадательный человек, конечно же, не мог отвращать свое лицо от этих обид, не мог вечно молчать. Такой благородный характер, как этот, должен был, наконец, проявить себя.
Его сторонники — а он продолжал категорически не признавать их за собой — все больше накалялись. Их знание о нестроениях в царстве не просто росло: оно уже переполняло их. Все хотели уже что-нибудь сделать для разрешения этих бесконечных неправд.
Наконец, стало похоже, что этот великолепный молодой человек готов уступить. Сначала — лишь слово. Потом — фраза. Людские сердца затрепетали, и все готовы были возрадоваться. Благородство, наконец, поднималось для дела… Но нет! Вдруг он предостерег их от неправильного понимания. Да, он был в печали. Он не может выступить против тех, кто облечен властью. Нет, абсолютно нет. Как ни велики скорби людей и ни важно выступление, он — не пойдет на это.
И все же он печалился все больше и больше. Казалось, что некоторые известия доводили его до страдания. И однажды его праведный гнев вылился в холодных и взвешенных словах, полных силы: «Этого не должно быть, — провозгласил он, встав, глаза его горели, — если бы ответственность была на мне, я бы сделал вот что…»
И этого было достаточно, чтобы загорелся мятеж. Охвачены были все, кроме одного. Этот благородный и честнейший человек оставался спокойным.
