Лодочник снова сосредоточил внимание на трупе, проверил, насколько хорошо он привязан к лодке, затем не удержался и в последний раз взглянул на тело. В этот момент он понял, как угорь смог забраться в грудь несчастной женщины. Ее внутренние органы: сердце, легкие и все остальное — были удалены. Их не мог съесть угорь. Лодочник почувствовал, как его снова охватил приступ дурноты.
Взяв себя в руки, он сел, оттолкнул лодку и вставил весла в уключины. И хотя верфь была неподалеку, лодочник решил, что будет лучше, если он привезет свою страшную находку к менее оживленному участку берега, поэтому поплыл вниз по реке, таща тело за лодкой. Поскольку лодочник сидел лицом к корме, ему приходилось смотреть на бледное тело женщины, которое то погружалось в воду, то поднималось на поверхность. Иногда ее свободная рука сгибалась так, словно она пыталась плыть или схватиться за борт лодки.
Он сильнее налег на весла.
Над трупом поработали так основательно, что от него остался лишь искореженный остов, и было ясно, что он выдержит в лучшем случае еще одно вскрытие. Все внутренние органы за исключением мозга, который я удалил еще вчера, были помещены в ведра, стоявшие на посыпанном опилками полу. В одном лежали сердце, печень, почки и легкие, в другом — свернутые кольцом кишки, блестевшие, как только что выловленная из воды рыба.
Уильям поставил передо мной таз с теплой водой и, пока я смывал кровь с рук, унес ведра. Шумные студенты, как всегда, быстро покинули аудиторию, и я был уверен, что остался в полном одиночестве. Каково же было мое удивление, когда я услышал скрип скамьи. Подняв глаза, я увидел человека, шедшего по темной галерее. Дойдя до конца, он спустился по лестнице и направился ко мне. Это был невысокий мужчина, сильно сутулившийся, словно его плечи не выдерживали тяжести большой головы.
Мужчина приблизился, и проникавшие через световые люки лучи зимнего солнца осветили его. Лицо было круглым и бледным, глаза глубоко посаженными и усталыми. Щеки с бакенбардами скрывались под высоким воротником, и только хорошо очерченная линия губ, плотно сжимавших огрызок сигары, говорила о том, что некогда этот человек имел вполне приятную наружность. Его одежда была ладно скроенной, но мятой, и казалось, что с некоторых пор незнакомец совершенно перестал за собой следить. Он остановился около операционного стола и некоторое время всматривался в желтое лицо трупа. Он точно не был студентом-медиком, и все же что-то в его облике показалось мне знакомым.
