.
Сразу же по прибытии в этот рай, оказавшись допущенным в приемную высшего общества, Оскар впервые надел на себя маску эстетского безразличия и презрения ко всему, что не является красотой. Он особенно усердно следовал советам Рёскина[53], отца современного английского искусства, главным образом художников-прерафаэлитов, оракула красоты. Этот преподаватель Оксфордского колледжа ухаживал одновременно за всеми молоденькими девочками и всячески поощрял любовные связи между своими студентами. Сперанца писала: «Оскар теперь учится в Оксфорде и живет в этом святилище интеллекта. Рёскин приглашает его на обеды, а Макс Мюллер[54] просто обожает»[55]. Одновременно с Рёскиным, этим пророком Истины, Добра и Красоты, который, наравне с Платоном, знал, что лишь их можно считать единым идеальным соцветием, в колледже преподавал один из самых крупных английских прозаиков Уолтер Пейтер, строгий слуга красоты, охотно оказывавший знаки внимания молоденьким мальчикам. Нет сомнения в том, что он испытывал сильнейшее чувство к этому юному студенту, восхищаясь его эрудицией и физической красотой. Однажды они оказались сидящими рядом, наблюдая за купанием студентов; вдруг Уайльд небрежно заметил: «Иисус-страдалец нынче устарел, его жертва и страдания были лишь слабостью; мы же идем к высшему искусству, когда строгая красота классицизма затмит колдовской аромат страсти»[56]. Уолтер Пейтер в экстазе бросился к ногам Оскара, крайне смущенного подобным проявлением восхищения.
Однако вскоре окружающие в очередной раз получили возможность убедиться в том, что этот длинноволосый и рафинированный эстет обладал недюжинной физической силой, ибо он оказался способен выставить за дверь троих не в меру возбужденных молодцов, вознамерившихся переломать его мебель. Он заставил главаря этой троицы вернуться в его собственную комнату, обрушил на него стоявшую там мебель и позвал всех желающих полюбоваться необычным зрелищем. С тех пор Оскара оставили в покое, даже если он по-прежнему отказывался играть в крикет или футбол и если оказывалось, что Платон, Вергилий и Шекспир привлекали его больше, чем бег трусцой. Один из близких друзей, некий Уорд, по прозвищу Вышибала, так рассказывал о Уайльде в этот период его интеллектуального становления: «Каким блестящим и сияющим он мог быть! Каким веселым и обаятельным! Но как быстро менялось его настроение, и сколько наслаждения находил он в непостоянстве! Мимолетная фантазия являлась в полном смысле этого слова сутью его существования. Осмелюсь сказать, что мы нередко приходили в некоторое замешательство от вольности его высказываний и просто диву давались, выслушивая крайне необычную точку зрения на окружающие предметы. То был неизвестный нам доселе взгляд на жизнь, вызывавший постоянное удивление как образом мыслей, так и особой вычурностью слога или построением фразы… Находились и такие, кто считал Оскара невыносимым и самодовольным позером, однако он всегда был блестящим и умным оратором и по-своему любезным товарищем»
