* * *
В предрассветных сумерках ему опять позвонил Маркус Кэйн.
— Блейк, малыш… Это Марко! Ты говорил с Евой?
— Я не смог ее найти. Марко, скажи… — голос Блейка выдал снедавшие его весь день сомнения. — Скажи мне правду. Ты точно сейчас на небесах? Это… правда?
Он снова услышал смешок, который уже начинал раздражать.
— Разве я стал бы тебя обманывать, приятель? Конечно!
— Но как ты можешь мне звонить? Ведь на небо не протянуты провода.
— Блейк, малыш, ведь сейчас двадцатый век! — рассмеялся Маркус.
— Я пользуюсь самым прямым способом связи. А ты думал, это происходит с помощью столика и блюдечка?
— Кончай шутить, — огрызнулся Блейк. — Выкладывай откровенно. Зачем тебе все это надо?
— Не мне, а нам с тобой, старина. Чтобы решить наш спор. И чтобы я смог тебе чем-нибудь помочь. Сам подумай, что может быть лучше частной прямой линии связи с небесами?
«Он держит меня за болвана, — подумал Блейк, — и думает, что я проглотил наживку. И во что-то меня втягивает… во что, это я пойму лишь потом. Соблазняет меня, подсовывая якобы верное дело. А когда я все потеряю, то услышу в трубке его хихикающий голос: „Конечно же, я не на небесах, старина. Я в аду. А ты что, так и не догадался?“ Но я уже догадался. Более того, я в этом уверен. Потому что с какой стати Маркусу Кэйну оказывать мне услуги? Особенно если он знает…»
— Марко!
— Что?
— Что происходит, когда попадаешь… туда? Ты говорил, будто стал всезнающим, это правда? Ты теперь ясно видишь, что было и что будет?
— До определенного предела. Не безгранично. Во всяком случае, для меня — пока. Думаю, это мне еще предстоит освоить.
«Значит, он может и не знать?»
— Но при чем тут Ева? Какое она имеет отношение к тебе или ко мне? Что она может сказать такого, чего я еще не знаю?
— Просто у нее очень важная роль. Но если ты не сможешь ее отыскать…
Голос начал слабеть. Странно было слышать, как голос Марка словно удаляется на миллион миль.
— А если не смогу, тогда что?
— Спроси официантку, — посоветовал Марк. — Она знает, где Ева.
— Официантку? Какую официантку?
— Из кафе, — ответил призрак голоса. — Кафе «Парадиз», какого же еще? Ладно, малыш Блейк, пока.
Тишина.
* * *
«Парадиз» был ночным заведением, посещаемым исключительно избранной публикой, любящей хорошую выпивку в изобилии, громкую музыку в изобилии и розовую плоть — также в изобилии. Раньше десяти вечера идти туда не было никакого смысла, и это Арнольда вполне устраивало, потому что у него снова — как это все чаще и чаще случалось за последние месяцы — под вечер невыносимо разболелась голова. Началась та яростная и мучительная мигрень, что заставляла его метаться, как флаг на ветру, ослепляла и приводила в бешенство, заставляла позабыть, кто он такой и где находится, вынуждала долгие беспросветные часы жалкой щепкой болтаться по бушующим волнам океана боли.
