Люблю позабытых в сенях Богородиц,
которые кротко кого-то ждут,
люблю, как в венках и мечтах на колодец
русые девушки тихо идут,
Люблю, когда дети глазами ширяют
изумленно на звездную высоту,
и дни, когда песней они одаряют,
и ночи, когда бывают в цвету.
(С. Петров)
Сухие елки дышат хрипло,
как воротник, пушится снег,
на сучьях блесток поналипло
и смотрят вслед дороге скриплой
оконца из-под сонных век.
В печи искристым треснет громом
полено так, что дрогнет дом.
Часы идут шажком знакомым,
а день, как вечность, белым комом
растет и пухнет за окном.
(С. Петров)
В бору сосновом снежно, глухо.
Оттуда вечер — на село
и тихо подставляет ухо
под окна, где еще светло.
И замирает каждый дом.
Старухе в кресле что-то снится,
мать — как домашняя царица,
боятся мальчики резвиться.
Послушать, что в избе творится
пробрался вечер, а все лица
глядят на темень за окном.
(С. Петров)
Над белым замком все белым-бело.
В зеркальный зал крадется слепо ужас.
Вцепился в стены плющ, предсмертно тужась.
Дороги в мир давно перемело.
Пустое небо виснет тяжело.
И к двери мимо белых балдахинов
тоска прокралась. Но, часы покинув,
куда-то время умирать ушло.
(С. Петров)
Парк! В старых липах явись мне! Или
ты потерялся уже навсегда,
тот, где с тишайшею мы бродили
возле священного пруда.
Лебеди, гордым подобно доннам,
над водой серебристою склонены,
и, словно сказанье о граде надонном,
розы всплывают из глубины.
В парке цветы большеглазы, как дети,
в том, где мы с нею стоим вдвоем,
улыбаемся и в предзакатном свете,
сами не зная кого, но ждем…
(С. Петров)
