— Мы с Лаврентием Павловичем посмотрели кино про контрразведчиков. Скажите, что означает название СМЕРШ?
— Аббревиатура СМЕРть Шпионам. Говорят, сам товарищ Сталин придумал это название.
— Понятно.
— А сколько вы успели посмотреть фильмов?
— Четыре, и один не до конца.
— Можете сказать какие? А то интересно.
— Хм. «Они сражались за Родину» обе серии, хороший фильм, внушающий. Потом «Аты-баты», тоже серьезное кино. Как вы говорите, до печенок пробирает, как они там танки били. Меня до сих пор в дрожь бросает… Дальше включили «В августе сорок четвертого» и на «Освобождении» остановились.
— Ну и как вам информация?
— Война будет страшная, безжалостная! — ответил хмурый Гоголев, поворачивая за идущей перед нами машиной.
— Вы еще не знаете насколько! — со вздохом сказал я, задумчиво глядя в окно.
— Товарищи командиры! Председатель Совета Народных Комиссаров СССР товарищ Иосиф Виссарионович Сталин!
Генералы и адмиралы стоя приветствовали входящего в огромный актовый зал Вождя.
«Нашего бы президента так встречали. Что ни говори, а Сталин действительно не одиозная фигура. Вот с кого нужно брать пример!»
Я сидел на заднем ряду рядом с Гоголевым и с интересом наблюдал за историческими событиями.
— А это кто?
— Где?
— Во-он тот, с лысой макушкой?
— А, это комдив Хрусталев.
— Не Хрущев? — спросил я с подозрением.
— He-а. Хрущева здесь вообще нет, не хрен ему тут делать, он сейчас на Украине.
— Ясно… О, начинается!
К моему удивлению, Сталин не стал сразу вываливать на головы генералов те новости, что я принес. О начале войны. А сделал краткую, на полчаса, политинформацию. На мой вопрос «на фига?» Гоголев ответил просто: «Так надо».
После того как Сталин закончил накачивать военных тем, как они хорошо живут, он сказал:
— А теперь перейдем к тому, почему мы с вами здесь собрались!
Генштаб не знал почему, но молчал, терпеливо ожидая разъяснений.
— А собрал я вас потому… что война с Германией будет. По информации агентуры в Германии, война начнется двадцать второго июня в четыре часа утра!..
Я с интересом наблюдал за зашевелившимися генералами и маршалами, для которых слова Сталина особой новостью не стали. На лицах некоторых была видна растерянность, но преобладала какая-то радость, что ли, как будто они надеялись, что эти слова произнесут вслух, и вот их произнесли.
— …а теперь, товарищи, в течение трех дней план глубоко эшелонированной обороны должен лежать у меня на столе.
На обратном пути я почти задремал, прислонившись к двери, когда меня разбудил вопрос Гоголева:
