— Моего отца убили у меня на глазах, когда мне было шесть, — говорю я.
Ее глаза расширяются.
— Правда?
Я киваю, мне не нравится говорить об этом, я вообще не знаю смог бы я, если бы захотел.
Ее наманикюренная рука закрывает рот.
— Я не знала. О, боже. Мне так жаль. Это должно было быть очень трудно.
— Да, — мне сразу становится лучше, просто оттого, что я говорю об этом вслух. Нервная улыбка моего отца превратилась в гримасу шока прямо перед тем, как он был застрелен.
Вау, я не могу поверить, что вспомнил выражение его лица. Почему бы его улыбка сменялась шоком? Эта деталь была абсолютно забыта до сих пор. Я все еще смущаюсь, когда я поворачиваюсь к Бриттани.
— Если я начинаю привязываться к чему-то, и потом это у меня забирают, я чувствую себя как в ту ночь, когда погиб мой отец. Я никогда больше не хочу так себя чувствовать, поэтому я заставляю себя не привязываться ни к чему.
Ее лицо наполнено сожаления, раскаяния и симпатии. Я вижу, она не притворяется.
Она все еще хмурит брови.
— Спасибо за то, что поделился со мной. Но я на самом деле не могу представить тебя не заботящимся ни о ком. Ты же не можешь себя постоянно программировать.
— Хочешь поспорить? — внезапно мне отчаянно хочется сменить тему. — Твоя очередь каяться.
Она отворачивается от меня. Я не настаиваю, чтобы она говорила, потому, что боюсь, что она замкнется и захочет уехать.
Может быть, это сложнее для нее, пролить свет на ее настоящую жизнь? Моя жизнь была настолько изуродована, трудно поверить в то, что у нее может быть что-то хуже. Я замечаю, как одинокая слезинка стекает по ее щеке, но она быстро смахивает ее рукой.
— Моя сестра… — начинает она. — У моей сестры церебральный паралич. И она заторможена в развитии. "Умственно отсталая", как называют это большинство людей. Она не может ходить, она использует звуковые аппроксимации и невербальные сигналы вместо слов, потому, что она не может говорить… — с этими словами другая слезинка стекает по ее щеке. На этот раз она не вытирает ее. У меня чешутся руки сделать это за нее, но что-то мне подсказывает, что лучше ее не трогать. Она делает глубокий взох. — И вот уже некоторое время она злится на что-то, но я не могу понять на что. Она начала цепляться в волосы. И вчера она вцепилась в мои так сильно, что вырвала кусок, моя голова кровоточила и моя мать сорвалась на мне.
Так вот откуда у нее эта таинственная залысина, совсем не от теста на наркотики.
Впервые мне становится ее жаль. Я представлял ее жизнь как сказку; худшее, что могло ее беспокоить, это горошина под ее матрасом, не дававшая ей спать по ночам.
