Страшно стало и слободскому охотнику, но ему было стыдно потерять свою первую, самую крепкую охотничью храбрость, которой с ним поделились на Слободе и снабдили вскладчину старшие. Без той первой храбрости не прижилась бы потом в его душе на целую жизнь и своя, кровная. Чиж-Брога только отодвинулся в сторону, оставив свой страх остывать на снегу. Собаки уже не было с ним, она еще раньше волка стала отступать, поджимая хвост и тонко скуля, отошла далеко и стала думать, не пора ли кинуться в Слободу за спасением.
Не успел охотник устроиться на новом, бесстрашном месте, не успел и княжий последыш договорить в ледяное ухо свой приказ, как заскрежетала, будто ворота, от заветной лунки да через весь залив глубокая трещина и загудела-заворочалась под ногами глубина, раскалывая над собой зимний панцырь. Княжича оглушило тем, первым расколом, он широко раскрыл глаза и стал проваливаться в бездонную тьму, откуда на него неподвижно смотрели два больших красных зрачка, расходясь кругами.
Вздрогнул от того раскола и старый Богит, который в тот тревожный час сидел в святилище между двух огней и разыскивал княжьего последыша в своем бескрайнем сне.
Вздрогнув и раскрыв глаза, он повелел княжьим кметям мчаться во весь дух к омуту.
Собака, оставившая охотника, успела, тем временем добежать до Слободы и лаем поднять на подмогу своих.
Туровы кмети поспели бы к омуту первыми, но по пути, прямо посреди поля, увидели волка-бирюка. Словно ослепнув и потеряв всякое чутье, зверь медленно шел им навстречу, то есть напрямик к Большому Дыму. Три кметя пустили в него с полусотни шагов по каленой стреле, одна из которых пробила волку лапу, другая на вершок пронзила глазницу, а третья завязла в хребте. Волк остановился и стоя подох, а кмети потом увидели, что за ним тянется по снегу красный бисер. Испугавшись самой худшей беды, воины поспешили пересчитать все бусины. Так они добрались до оврага, через который поначалу уходил от реки зверь.
Слободские же, которых вела собака, выехали на лыжинах прямо к обрыву, где на нашли только остывший страх своего маленького охотника, похожий на выброшенную из омута тину.
Посреди Свиного Омута огромной пробитой глазницей зияла полынья с колотыми краями, а двое малых, слободской и Туров, мелко дрожа, сидели под обрывом, у оскаленного ледяными зубами берега, и, побратавшись кровью, вылизывали друг у друга запястья. Слободской был мокрым по колено, а Туров -- по самое темя.
