— В рабство, что ли? — не понял Колобков.
— Да не, на одну ночь. Хотя та негра больше и не стоила…
Директор «Питерстроя» задумался. Если бы он разбрасывался имуществом, самим попавшим в руки, то никогда бы не сумел купить «Чайку». В России эта куча гвоздей стоила бы не так уж много, но все равно вполне прилично. А здесь, среди тропических островов, населенных первобытными племенами, подобные вещицы действительно представляли весьма значительную ценность.
— Уговорил, черт речистый! — хлопнул Угрюмченко по плечу Колобков.
— Ай-ё-ё-ё! — скривился механик. — Иваныч, мля, у меня ж рука сломана, ты что, мля, делаешь?!
— Так она же у тебя пониже сломана, — испугался Колобков.
— Дак все равно больно! Бутылка с тебя за это, Иваныч.
— Хи-и-итрый… — осклабился Петр Иванович. — Зинулик, выдели Петровичу за мой счет четверть коньячку.
— Вот кого точно надо за борт, — указал на птеродактиля Угрюмченко. Тот, догадавшись, что речь о нем, яростно защелкал клювом. — Я из-за этой птицы в гипсе хожу. Вот как я буду тут все раскладывать, если у меня рука сломана?
— Рука сломана? — неожиданно проснулся Каспар. Он взглянул с вершины металлической горы на механика, оглушительно чихнул, надышавшись ржавчины, и сонно переспросил: — Рука сломана? Птица сломала руку?
— Ага, — осторожно кивнул Угрюмченко.
— Ну, этому горю нетрудно помочь. Шшука’покр аутлесс иттен-хорр зоно… или соно?…
С коротеньких толстых пальцев Каспара сорвались тысячи крошечных искорок. Они в мгновение ока окутали Петровича, и гипс упал на пол. И одежда тоже.
А вместо механика из-под нее выбрался здоровенный взъерошенный беркут.
Сотворить жизнь? Ничего сложного.
Хэвиланд Таф
— Петрович, это ты? — осторожно спросил Колобков.
— Не уверен… — медленно ответил беркут.
Голос прозвучал глухо и в другой тональности — за отсутствием зубов и совершенно иным строением языка и неба Угрюмченко не мог говорить так же, как раньше. Но все буквы выговаривал совершенно отчетливо.
Птица, в которую он превратился, оказалась весьма крупным представителем орлов. Настоящий «царь птиц». Почти метр в длину, а размах крыльев добрых два с половиной. Длиннющие искривленные когти на лапах, мощный клюв, суровые желтые глаза. Перья по большей части коричневые, но на затылке и шее — белые. Видимо, так отразилась седина Угрюмченко.
— Ну как, рука больше не сломана? — добродушно улыбнулся Каспар.
— Нет… но теперь это вообще не рука! — угрожающе взмахнул крылом Угрюмченко.
