Позже она подумала, не позвонить ли дочерям, чтобы рассказать им обо всем. Но что конкретно должна она им сообщить? Они обе еще слишком юны: Тесса — жена военного с двумя детьми на руках в свои девятнадцать, Флавия только что вышла замуж тоже за офицера, капитана колдстримских гвардейцев, и было бы несправедливо заставлять девочек мучиться над решением проблем, не ими созданных. Дафна перевела взгляд на сервант, где стояли свадебные фотографии дочерей: они с Томми выглядели гордыми родителями — такой очаровательной парой, по общему признанию. Но все это было притворством, потому что он уже был неверен, когда стоял рядом с ней в церкви год назад, в то время как Флавия и Алистер произносили сопутствующие вступлению в брак обещания, а она так по-глупому ничего не замечала, не догадываясь тогда об измене Томми, ни в чем не подозревала его, когда он ей улыбался, предавая их собственные свадебные клятвы. А теперь предполагалось, что меньше чем через две недели вся семья соберется в Менабилли на торжественный обед, посвященный двадцатипятилетию их с Томми свадьбы. Приглашения уже были разосланы, все должны приехать: Тесса со своим мужем Питером и детьми, Флавия с Алистером и младший из ее детей — единственный и любимый сын, ее мальчик Китс обещал приехать из Итона[2]. Ну и конечно, мать Дафны и две ее сестры и кузины Ллуэлин-Дэвис — весь клан был приглашен в Менабилли, но Дафна знала: она должна найти в себе силы сказать им, что никакого юбилея не состоится, и надо было найти приемлемую отговорку — правду Дафна сказать им не могла: слишком ужасной она была, чтобы оглашать ее.
Телефонные звонки дочерям придется отложить на завтра: она была слишком измучена, чтобы говорить, а тем более придумать правдоподобные объяснения. Дафна опустила пыльные шторы, наполнила ванну и, погрузившись в слегка теплую воду, позволила себе поплакать, включив краны, чтобы заглушить звук рыданий. А потом, когда грязная вода стекла, она почувствовала себя так, словно это из нее все вытекло и она пуста — ничего не осталось: она ничего не чувствовала, сама мысль, что надо продолжать жить дальше, была ей невыносима. Она вытерлась стареньким полотенцем, размышляя, почему квартира такая неуютная и не в этом ли часть проблемы — ее вина, еще одна вина: она не сумела все эти годы оставаться хорошей женой для Томми — не поэтому ли он искал уюта на стороне? Ее трясло, ноги дрожали, оцепенелость проходила, и она проглотила пару таблеток снотворного, чтобы вычеркнуть все из памяти и окунуться в блаженное небытие хотя бы на несколько часов.
