— Возьми себя в руки, — произнесла она вслух, вздохнула и повернулась к своей собаке Маусу, шотландскому терьеру, всегда сидевшему рядом, единственному ее компаньону, когда она оставалась в одиночестве и дом пустел, но не замолкал: в Менабилли никогда не воцарялась полная тишина — тихо шептали стены. — Худшее позади, — пробормотала она как молитву: сегодня не могло быть хуже, чем вчера, когда она оставила Томми в лондонской частной клинике; и уж тем более не мог сегодняшний день быть ужаснее позавчерашнего: воспоминания о нем вновь и вновь прокручивались в ее голове, и она никак не могла забыть того, что увидела, приехав в клинику, куда была вызвана из Менабилли.
— Сэру Фредерику нездоровится, — сообщила Дафне по телефону его секретарша, — похоже, что желудок не в порядке, да и нервы разыгрались.
Ее вкрадчивый голос звучал ободряюще: возможно, Томми удалось скрыть худшее от нее и остальных подчиненных — персонала Букингемского дворца. Он всегда старался строго придерживаться протокола, сохранять безупречный блестящий фасад.
Но когда Дафна приехала в клинику, размещавшуюся в дорогом, но скромного вида викторианском особняке из красного кирпича неподалеку от Харли-стрит, она не смогла совладать с беспокойством, охватывающим ее подобно тому, как просачиваются под двери из красного дерева выхлопы машин с улицы и поднимаются вверх по ступенькам, застеленным темно-бордовыми коврами. Медсестра провела ее в комнату Томми на верхнем этаже, и когда Дафна поднималась по лестнице, ей казалось, что все слышат, как громко пульсирует в ее ушах кровь, куда громче звука ее шагов, заглушаемого толстыми коврами. На верхней площадке она остановилась и выглянула в окно, выходящее на невзрачный задний двор, типичный для Марилебона: слишком они малы для этих высоких горделивых зданий, подумала Дафна, глядя вниз. Да и достаточно ли основательны их фундаменты, чтобы обеспечить устойчивость таких громад? Наверно, не так много и нужно, чтобы все это обрушилось. Она заставила себя отойти от окна, стараясь выглядеть целеустремленной, решительной, хотя испытывала головокружение, преодолевая последний пролет лестницы, ведущей в комнату Томми. Пол, казалось, кренился под ногами, словно Дафна ступила на борт лодки, она ощущала его шаткость и неустойчивость, направляясь к больничной койке.
— Томми, — обратилась она к укрытому одеялом мужу, и когда он открыл глаза, они заполнились слезами.
Он рыдал, не в силах остановиться, его руки тряслись, голос дрожал. Она спросила, не объяснит ли он, что его мучает, но он не ответил, а потом прошептал:
